Дефицит

— Можно мне опять до угла? — спросила она и как-то жалко, не по-своему улыбнулась. Дошли до угла, показалось такси с зеленым глазком, она кивнула Малышеву, мол, останавливай, он только пожал плечами — зачем? Успею. Снова пошли обратно к арке и так, наверное, раза четыре. Потом она быстро ушла, словно торопясь унести какое-то свое опрометчивое решение. А может быть, все ждала-ждала каких-то его слов? Нет, не надо подозревать ее в такой уж практичности, нет, она другая. Загадочная, как ее терапия. Но он теперь знает ее дом и семью, представить может, куда она возвращается после работы, где и с кем проводит свои вечера. Она скрылась, а он еще постоял в темноте, в тишине, посмотрел на край неба, срезанный полукружием арки, — и тоска его одолела, сознание и неправоты своей и бесправия своего, беспомощности, и жалость к ней, и сострадание.

Но больше, почему-то, к себе. Счастья ему хотелось — себе, ей, всем-всем другим — только счастья. Но на свете счастья нет, как ты слышал, а есть покой и воля. «Покоя нет, покой нам только снится». А вот счастье, хоть проблеском, да бывает.

11

В больницу он пошел пешком — вот и все на сей день, что осталось от его аэробики. Бригаду с Витей-дворником не встретил, с Чинибековым пришлось поздороваться, однако настроение не омрачилось, явился он в отделение ровным, спокойным, в готовности номер один — сегодня операция Леве Киму. Все хорошо.

А что плохо?..

Посмотрел книги по хирургии легких, полистал атлас.

В предоперационной тишина и сосредоточенность. И строгость как перед наивысшим смотром. Сестра хирургическая уже вымыла руки и оделась в стерильное, теперь моются Юра Григоренко, хирург-ординатор Галиева и сам Малышев. Мытье рук по Спасокукоцкому, привычные запахи нашатырного спирта, мыла. Прибытие сил от возвращения на круги своя. Журчит вода, жестко шуршат щетки, ни анекдотов пока, ни шуток, собранность. Данилова доложила, какой будет наркоз, попутно спросила о его самочувствии, она очень внимательна, — все хорошо, одним словом. А что плохо?..

Легкая тошнота бывала у него и прежде в моменты волнения, это естественно, норма, а не патология, можно было бы обойтись и без больницы. Попусту провел там время, столько дней отделение оставалось без него. Имеет смысл, правда, появление Аллы Павловны, а остальное… Ну еще, может быть, Телятников ему не во вред, беседы с ним, а остальное… Ну еще и на больных посмотрел не сверху, а вровень… Нет, немало ему дала госпитализация, что говорить.

— Юра, напомни нам весь ход операции от кожного разреза до последнего шва.

— Пожалуйста, Сергей Иванович. — Юра четкой скороговоркой начал перечислять…

— Спасибо, Юра, все хорошо.

А что плохо? Плохо то, что поташнивает и не меньше, а больше. Ну так что, снова откладывать? А Лева Ким пусть загибается?

— Юра, скажи, пусть пригласят на операцию Сакена Муханова. Малышев просит лично.

Он не смотрел на Юру, но видел, как тот выпрямился над раковиной и глянул на Малышева сложно — недоуменно, несогласно, с обидой. Однако прошел к двери, держа обе руки кистями вверх, будто новые протезы, толкнул ногой дверь и сказал:

— Позвоните Сакену Мухановичу и попросите его приехать на операцию. По личной просьбе Сергея Ивановича. — И вернулся обратно к раковине.

Сам Малышев просить Сакена Муханова не может, Юра это знает, и вообще, если по уму, просить надо было не сейчас, а еще вчера. Но понял ли Юра, что шеф его боится рухнуть на стол во время операции? Лева Ким тогда останется вроде бы без хирурга, и потому на всякий аварийный — Сакен Муханович. Как будто ассистенты Малышева — беспомощные салаги. Однако Юра — ни слова.

— Чем больше будет специалистов, тем лучше, — пробурчал Малышев. — А вам я верю.

Сакен Муханов — главный хирург области, доцент кафедры мединститута. К помощи его Малышев старался не прибегать без крайней нужды, да и при нужде тоже. Он не игнорировал главного хирурга, но и не ставил особенно высоко. Они были соперниками не столько по своей воле, сколько по воле пациентов. Тот же Лева Ким по неизвестной причине отказался оперироваться у Муханова. А теперь вот Малышев сам его зовет в помощники. Хотя главный хирург неудачи его комментирует подробнее, чем удачи.

Не звал никогда, а теперь вот позвал. Данилова показала ему пример, как надо ломать гордыню, пресловутую принципиальность.

Со всеми готов помириться-перемириться. Кроме семьи.

Теряет себя, могут сказать, яркость свою утрачивает, а что взамен?

Широту. И не взамен, а как дополнение. Отдает часть своей личности, присовокупляет ее к общему делу всех. Примиряется, потому что противопоставление было ложным — маска, фикция непримиримости. Отбросил мелочи и стало легче, хотя и сдал как будто позиции. Криз как вспышка осветил дорогу, камни, ямы и колдобины, могущие помешать движению.