Деды

— Унтер-офицер, ваше императорское величество!

— То-то!

Едут далее. Переехали по льду через Неву. Вот и Иоанновские ворота Петропавловской крепости. Черепов недоумевает: «Что ж это, в самом деле, значит и как объяснить себе? — произвёл в унтер-офицеры, а всё-таки везёт в крепость».

Перед самым въездом в ворота государь опять искоса повернул к нему лицо своё:

— Какой на тебе чин, сударь?

— Унтер-офицер, ваше императорское величество!

— Неправда, сударь, корнет.

— Корнет, ваше величество, — подтвердил Черепов, всё более и более приходя в недоумение и не зная, чем-то ещё всё это разрешится на главной гауптвахте, внутри крепости. Он испытал нечто похожее на внутреннее ощущение утопающего человека, которому кажется, что уж он совсем погиб, тонет окончательно, захлёбывается, — и вдруг какая-то счастливая волна опять выносит его на поверхность, опять он видит на мгновение людей и небо и дышит воздухом, и вот кидают ему с берега спасательную верёвку, он уже ловит её руками, радостная надежда оживает в его душе, но он ещё боится верить своему спасению: а вдруг новая волна опять окунёт его в бездну… Но — слава Богу! — крепость проехали благополучно. Государь не остановился ни пред главной гауптвахтой, ни у подъезда комендантского дома; а при выезде из тех ворот, что мимо кронверка ведут на Петербургскую сторону, опять обратился к Черепову:

— Господин офицер, какой ваш чин?

— Корнет, ваше императорское величество.

— Ан нет, не корнет, поручик, сударь.

— Поручик, ваше величество.

— То-то.

Едут далее, по Петербургской стороне, мимо церкви Николы Мокрого; на Тучков мост выезжают.

— А каков ваш чин, господин офицер? — снова раздался голос государя, но уже на этот раз заметно повеселевший.

— Поручик, ваше величество.

— Гм… Поручик… Неправда, сударь; чина своего не знаете! Штаб-ротмистр, а не поручик!

— Так точно, ваше императорское величество.

— Что такие: так точно?!

И при этом последнем вопросе в голосе государя вдруг появилась какая-то суровая нотка, от которой дрогнуло сердце Черепова и холодные мураши по спине побежали.

— Что «так точно», сударь, я вас спрашиваю? — ещё строже повысил свой тон император. — Что чина своего не знаете, это, что ли, «так точно»?

— Никак нет, ваше величество, я говорю «так точно», что я штаб-ротмистр.

— Ага, то-то, сударь!

«Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его! Вынеси счастливо, Мати Пресвятая Богородица!» — мысленно молится Черепов, дрожа от холода на запятках. А санки меж тем мчатся по Малому проспекту Васильевского острова и приближаются к Чекушам, к тому месту, где обыкновенно устраивается съезд на зимнюю дорогу в Кронштадт, проложенную по льду так называемой «Маркизовой лужи».

Тут стояла гауптвахта и при ней унтер-офицерский караул. Прохожих на этом пустыре почти не попадалось. На горизонте за взморьем, сквозь пустые тучи, начинали пробиваться рдеющие полосы заката, обещая на завтра мороз и ветер. Бодрый рысак наконец устал и запотел. Пар валил от него клубами. Чтобы дать передохнуть лошади, государь приказал кучеру пустить её шагом и повернулся к Черепову.

— Господин офицер, скажите мне чин ваш?

— Штаб-ротмистр, ваше императорское величество.

— Ан вот и неправда, сударь! Ротмистр!

— Ротмистр, ваше императорское величество! — бойко подхватил Черепов.

— То-то же, сударь, знайте! — кивнул ему государь с милостивой улыбкой. — Ну, скажите же мне, господин ротмистр, — продолжал он, — как могло таковое случиться, что вы позволили себе показаться на улице без оружия?

Черепов с полной откровенностью стал рассказывать, как было дело, как он после развода зашёл с несколькими товарищами позавтракать к Юге, как после нескольких бутылок началась игра, как он проигрался в пух и, вспомня любимую особу, вздумал поставить на её счастье, на бубновую даму, свой последний заветный червонец и как в это самое время явился графский вестовой с запиской.

— Кто играл с вами? — нахмурясь, спросил император.

Черепов в крайнем смущении потупил глаза, не решаясь выдать товарищей.

— Государь! покарайте меня; я один виноват во всём! — произнёс он с глубоким, искренно-сердечным чувством.

— Впрочем, я не любопытствую знать их, — сказал император, подумав. — Я ненавижу ложь и презираю лжецов, но в сём случае вполне понимаю побуждение, которое удерживает вас назвать ваших товарищей. Я вас прощаю. Но как могли вы всё-таки забыть ваше оружие, тем паче если получили письменный ордер от вашего начальника и должны были спешить непосредственно к нему?

— Государь! — ещё тише и смущеннее заговорил Черепов. — Я получил не ордер, а простую записку, и не от начальника, а…

— А от кого, сударь?

Черепов потупился и молчал.

— Уж не от той ли особы? — улыбнулся император.