Дед Пихто

—    Как вы сказали? — обернулся к нему любезный молодой человек с эспаньолкой.

—    Нет, нет... это я так... медитирую.

—    Не буду мешать.

«Первым напьётся», — с неожиданной злобой подумал про любезного Калачов.

Когда позвали за стол, он отправился в ванную мыть руки. Долго купал ладони под краном, с любопытством оглядываясь по сторонам и вдыхая запах мыла. Потом вдруг сбросил с себя одежду и встал под душ.

Вышел к столу блестящий от влаги, гладко причёсанный. Там наливали уже по второй, все галдели, любезный был ещё трезв. Калачов напал на антрекот.

Потом все ушли курить. Катюша налила Калачову суп, он и его метнул. Она ему — добавки, он и добавку. Тогда она налила ему водки и велела:

—    Теперь рассказывай.

Калачов медленно повернул голову к окну и произнёс, печально глядя вдаль:

—    Мечта. Сокровенная мечта каждого идиота — чтобы его выслушали. Чтобы нашёлся где-то дом, где ему дадут супу, водки и скажут: «Ну, теперь рассказывай». И выслушают, не перебивая, его историю. И — всё. И ничего не надо больше.

Калачов хлопнул водки и воскликнул:

—    А что, давай откроем в Москве “Центр выслушивания историй”! На коммерческой основе: хочешь облегчиться — плати! Разбогатеем. Психологический фон в столице улучшится. Под это дело правительство субсидию даст — соглашайся!

Катюша молчала. Калачов повесил голову:

—    Извини.

Стали возвращаться гости. «Вам возвращая ваш вам-вам...». Калачов ушёл на балкон. Скоро к нему пришла Катюша — что-то на балконе поправила, села напротив.

—    Знаешь, — сказала она, — ты для меня всегда был небожителем, богом.

—    Я?!

Калачов оторопел.

—Да. Ты всегда был недоступен, закрыт для смертных.

—    Я открыт и изъезжен, как Америка!

—    Об этом лучше спроси меня. Ты знаешь как кто? Ты — тибетский лама на скале.

—    Я Чебурашка! Я Винни-Пух! Я Крошка Енот—погладь меня! — страдальчески выкрикнул Калачов. — Я Барби...

Катюша смеялась весело и звонко.

Они помолчали.

—    Давай я напишу тебе ответ на твою открытку, — предложил Калачов. — Прямо сейчас! Давай! Я оформлю её лучше всех твоих...

—    Я знаю. Ты оформишь её лучше всех. Я очень надеялась на твой ответ. Но я не могла его заказывать: немота Рыбки — специфика проекта.

Калачова поцарапала «специфика», но он не возразил, поник послушно:

—    Понимаю.

—    Да и... нужен почтовый штемпель.

—    Ах, штемпель... Нуда, тебе нужен штемпель.

—    Такой жанр.

—    Ну так я вышлю открытку тебе из Берлина — хочешь? Вот с таким штемпелем!

—    Ты летишь в Берлин? —заинтересовалась Катюша.

—    Да. Завтра.

—    Я ничего не заказываю.

—    Я всё понял: немота Рыбки.

Она улыбнулась и ушла к гостям.

Калачов зажмурился и слегка стукнул головой о стену. Стена была колючей. Калачов вздохнул и пошёл в туалет.

Из туалета навстречу ему выпорхнула девица с остановки — кажется, Арина, да, Арина, — уже косая.

—    Мущина, когда мы с вами поговорим о судьбе?

—    Я ещё не выкурил свою последнюю сигарету.

Туалет не запомнился. Снова комната. В комнате кипит концептуальная дискуссия:

—    Тут тебе не там!

—    А ты купи слона!

—    Тут тебе не там!

—    А ты купи слона, чё ты.

—    Тут тебе не там! — кричит бывший любезный молодой человек с эспаньолкой на лице, теперь он растрёпан и пьян отменно. — Тут тебе не там!

Слона ему насмешливо рекомендует грузный старикан в майке с портретом леопарда на животе. Он вертит в руках блестящие наручники и обсуждает с бородатым Игорем их дизайн и эргономику.

Игорь — безнадёжный интеллектуал, назад ему хода

нет.

А вот Калачову — есть: и назад, и вперёд, и вбок — Калачов свободен. Он может позволить себе роль клоуна, а этот ваш Игорь — никогда. Жизнь Игоря — труба: только вперёд. Свою неволю он будет называть целеустремлённостью. Катюшу жалко.

Катюша счастлива. Ей кажется, что Калачов присоединился к гостям. Она обманывается. Калачов осушает чарку за чаркой, смеётся, что-то говорит —а сам чувствует себя ламой на скале. Хуже — отцом Фёдором, устремившимся за колбасой и позорно застрявшим.

Прибыл спасатель — лысый хиппи Серж. Ну правда: действительно —хиппи, но волосы вылезли напрочь — такая вот подлянка со стороны обожаемой природы. Драма.

Серж, как положено —обкуренный, сразу направился к Калачову, безошибочно чуя ауру «буддиста» (и именно в кавычках — т.е. облажавшегося).

Калачов тоже издалека оценил нового гостя. Запел форте «Стробэрри Филдс форэва», поднялся навстречу, обнял Сержа, как старого друга: «Ну, как там везер?» — «Файн», — отвечал Серж, даже не пытаясь вспомнить, знакомы ли они. Булькнула водка, потекла неспешная беседа на англо-блатном эсперанто.

Ступенька в сознании, и вот Сержа уже нет нигде, и это неважно.

Люди уходят, люди приходят — работа стоит.

—    Что у тебя стоит? — хохочет Арина, да, это — она.

—    Что надо.

—    А-а, — хохочет ещё пуще. Настроение хорошее.

Они едут в автобусе обнявшись, потому что качает.

Калачова понесло, он чешет ватным языком, не умолкая:

—    ...«Вовнутрь открывается» — это хорошо. Сказал Господь Бог и открыл дверь наружу. Нет, у нас в Германии всё не так. У нас — айнунтцванцихь фирунтзипцихь!