Дебютантки

«Девушка из Нью-Йорка перебила Джеймса!» Но ее поддержали несколько человек: почему же не ели индейку? Некоторые начали спорить: нет, индейку ели. Началось оживленное обсуждение, пока дядюшка Джеймс не начал громко откашливаться. Все голоса замерли, и Джеймс закончил свое чтение.

Начали подавать обед. Хлеб подали на огромном серебряном блюде. Мэгги объяснила девочкам, что там были два вида хлеба — из маисовой муки и какой-то другой, который назывался анадеме. У фермера из Новой Англии была жена по имени Анна. Она была очень ленивой, и ее хлеб невозможно было есть. Мужу пришлось самому печь хлеб, и он все время бормотал: «Черт бы побрал тебя, Анна!»

Я засмеялась:

— У нас дома, в Чарльстоне, тоже есть хлеб анадеме, и мы знаем точно такую же историю, только фермер был из Южной Калифорнии.

Мне вдруг стало очень неудобно. «Боже, какая я грубиянка! Я выставила тетушку Мэгги дурочкой». Но Мэгги и все остальные засмеялись.

— Я этому не удивляюсь, — поддразнила она меня. — Эти жители Чарльстона всегда стараются что-то украсть у нас — жителей Бостона, хотя бы раскат грома!

Хью Уинтроп предложил Крисси прогуляться по площади после обеда. Хью Уинтроп был Эбботом по матери, Элве. Семнадцати лет, с волнистыми светлыми волосами, бледно-голубыми глазами и небольшим загнутым носом, он Крисси совершенно не нравился. Ей совсем не хотелось выходить на холод. В доме было так уютно и приятно. В очаге пылали сосновые шишки. Уровень шума доказывал, что у присутствующих хорошее настроение. Но Сара подбадривающе улыбалась ей. Сама Крисси понимала, что ей когда-нибудь придется начать встречаться с каким-нибудь мальчиком, чтобы из ее памяти выветрились те, старые картины. Сами они никак не исчезали — как она ни старалась. «Если я собираюсь когда-нибудь стать роковой женщиной, мне нужно с чего-то начать. И, черт побери, — я ей стану, даже если это меня убьет!»

Они тихонько вышли из дома, плечи у них были опущены — дул холодный, пронизывающий ветер и висел небольшой туман.

— Вам нравится Бостон?

— Да, ничего.

Они смотрели на дома, мимо которых проходили. Все окна были ярко освещены. Некоторые семьи еще сидели за столом. В одном окне они увидели прекрасно одетых людей, которые пили из великолепных серебряных бокалов.

Леди в красном вечернем платье заметила, что Крисси на нее смотрит. Каскад ее волос вызвал у Крисси какое-то неясное воспоминание: другая леди, серый день в лондонском салоне…

Через несколько минут они уже обошли площадь и пошли назад.

— Как вам нравится ваша школа? — спросил он.

— Я училась и в худших.

Он стал выпендриваться:

— Могу себе представить. На будущий год я буду учиться в Гарварде.

— Правда?

— Если только сначала я не окажусь на флоте.

Она посмотрела на него. Он казался для этого слишком молодым. Просто мальчишка с водянистыми бледными глазами.

— Вот как?

— Все говорят, что на будущий год мы вступим в войну.

— Надеюсь, что нет.

Он обратил внимание на дом бабушки Мейв.

— Здесь живет мать Мэгги. Она чокнутая. — Он покрутил пальцем у своего виска.

Крисси пожала плечами:

— Я ее видела вчера. Она мне понравилась.

— Да? — удивленно протянул он. Вдруг он схватил ее — на улице никого не было — и начал сильно целовать в губы. Так как она не стала протестовать, он обнял ее и снова поцеловал, на этот раз не так торопливо. Крисси начала считать про себя. В «Ребекке» Лоуренс Оливье целовал Джоан Фонтейн в течение пятидесяти восьми секунд. Но в «Гордости и предрассудках» он целовал Грир Гарсон только восемнадцать секунд. Хью остановился передохнуть и, ухмыляясь, заметил:

— Ты отлично целуешься.

— Правда?

Он снова схватил ее, на этот раз он начал кусать ее губы.

«Что он собирается делать?» — подумала Крисси. Поранить ей губы? Чтобы у нее пошла кровь? От него пахло тыквенным пирогом.

— Нам лучше вернуться, — сказала Крисси, облизывая подпухшие губы. — Тетушка Мэгги будет беспокоиться.

Когда они брели назад, он спросил:

— Тебе нравится, как я целуюсь?

— Ага.

— Если я приглашу тебя на наш вечер, ты приедешь?

— Может быть, если мне разрешат.

Он открыл дверь и недовольно (хотя никак не мог понять причину этого недовольства — ведь она разрешила себя целовать столько, сколько ему хотелось) спросил:

— Ты что, никогда не улыбаешься?

Теперь, когда она снова была дома, в тепле и безопасности, Крисси улыбнулась ему:

— Конечно, никогда!

— Тебе понравился мой кузен Хью?

— Угу. — Ей не хотелось обижать Мейв.

— Чем вы там занимались? — интересовалась Сара.

— Мы прогулялись по площади и смотрели в окна.

— Это все?

— Нет.

— Что значит «нет»? Что вы еще делали?

Крисси засмеялась:

— Разговаривали.

— Ты! — Сара ущипнула ее. — Что еще?

— Хорошо. Он меня поцеловал.

Мейв было не по себе, она ничего не хотела слышать, но Сара просто лопалась от любопытства и была весьма взволнована.

— Ну, и как все прошло? Он хорошо целуется?

Крисси сжала губы и закрыла глаза:

— Сейчас подумаю… Я бы поставила ему три с плюсом или, может, четыре с минусом.

Сара засмеялась:

— Тогда мне кажется, что это не был французский поцелуй!

— Французский поцелуй? — переспросила я.