Дебютантки

— Я просто хотела посмотреть на твою дочь, Пэдрейк. — Тетя говорила низким спокойным голосом, как будто в ее просьбе не было ничего особенного. — И еще я хотела сказать тебе, что если тебе трудно ее воспитывать, то я с удовольствием помогу…

— Ты? — Отец засмеялся пьяным смехом.

Затем Мейв услышала, как отец декламирует стихи, которые он довольно часто читал. Это были стихи из небольшой книжечки неизвестных поэтов, которую отец особенно любил. Но казалось, что он заменил много слов:

За дивный, мной дарованный венец
Она меня шипами одарила.
Я перед нею распахнул дворец, —
Она мне в смерть дорогу приоткрыла.
Я звал ее к святому алтарю, —
Она молитве предпочла презренье.
Все почести смиренно я дарю,
Приняв в награду ярость озлобленья.
Ее вражды жестокой не пойму,
Но сам ее врагом вовек не стану.
Допытывать не надо, почему…

Мейв не поняла этих стихов, однако увидела, как ее тетя передернулась, услышав их. Затем, к своему ужасу, девочка увидела, как ее отец плюнул прямо в лицо сестре. Мейв задрожала и заплакала, а тетя крикнула ей:

— Мейв, послушай меня! Если я тебе когда-нибудь понадоблюсь, приходи ко мне. Ты меня слышишь? Ты найдешь мой адрес в телефонной книге Бостона. Не забудь, Мейв…

В ту ночь она не могла уснуть и слышала, как отец открыл дверь ее спальни. Он опять вышел из своей комнаты. Она не знала, прошел ли его приступ, и очень надеялась, что да. Но все же боялась, что приезд тети Мэгги спровоцирует очередную вспышку.

Он стоял, наклонившись над ней, и она видела, как блестят его глаза, но они блестели не так, как во время его «черных дней», это были совсем незнакомые глаза. Он забрался к ней в кровать и прижал Мейв к себе, затем стал ее целовать — сначала лицо и шею, затем стал ласкать дочь руками. Мейв, закрыв глаза, с нетерпением и восторгом ожидала того, что произойдет дальше, поскольку инстинктивно понимала, что он будет делать. Ей было всего десять лет, но она много читала. Это каким-то образом подготовило Мейв к следующему мгновению.

Когда Пэдрейк вошел в нее, все ее тело изогнулось и подалось к нему. Боль, которую она испытывала, ничего для нее не значила. Она вся обратилась в чувства, ее тело наслаждалось этим мгновением, оно отвечало этому человеку — ее обожаемому, ее прекрасному отцу, лицо которого она едва различала в темноте, лишь глаза его дико сверкали, и тело, его тело принадлежало ей.

Два года спустя Мейв стояла на пороге дома тети Мэгги и звонила в дверь.

«О Боже, сделай так, чтобы она была дома. Только не в больнице, или где-нибудь в Европе, или еще где-нибудь, но здесь». Если тети Мэгги не окажется дома, она не знает, что делать. Теперь, когда она приехала в Бостон, Мейв знала, что больше никогда не вернется в дом в Труро.

Дверь открыла ширококостная горничная.

— Мисс О'Коннор дома?

— Кто ее спрашивает?

— Это я, Мейв О'Коннор. Пожалуйста, скажите ей, что я приехала. Я думаю, она меня ждет.

3

Мейв была представителем третьего поколения О'Конноров, родившихся в Америке. Дедушка ее отца Пэдди (сокращенное от Пэдрейка, гэльского варианта имени Патрик), когда ему было пять лет, эмигрировал с отцом и матерью в 1850 году во время Великого Картофельного голода из ирландской деревни Драмлиш. Прибыв в Бостон, О'Конноры оказались в полуподвале, где им пришлось жить вместе с другой семьей в сыром помещении. К тому времени, когда Пэдди исполнилось десять, он был крайне возмущен теми нечеловеческими условиями, в которых жили они и другие эмигранты из Ирландии, его снедало честолюбие. Он настоял на том, чтобы его звали Пэт, поскольку он узнал, что имя Пэдди ассоциируется с бедностью и пьянством — даже тележка, служащая для перевозки пьяных и драчливых ирландцев в участок, называлась «вагончик Пэдди».

В одиннадцатилетнем возрасте он работал разнорабочим на стройке, подносил кирпичи, а в восемнадцать лет стал бригадиром строителей. Когда в 1875 году родился его сын Патрик, Пэт О'Коннор уже имел собственную строительную фирму и решил, что его сын станет настоящим джентльменом. В 1893-м он послал Патрика в Фордемский университет в Нью-Йорк, где к ирландцам относились лучше, чем в Бостоне. Он предостерегал Патрика, чтобы он не употреблял алкоголя и учился владеть собой и сдерживать приступы ярости, которые, казалось, свойственны его сыну, он хотел, чтобы он вырос истинным католиком и стал адвокатом.