— Ты че творишь, мелкий паршивец?! — зашипела на меня чересчур темпераментная фурия. — У нас через неделю квартирный платеж! Ты откуда свою долю вносить собираешься, если тебя сейчас из проекта вышвырнут?!
— Дорогая, Сача все понял, — попытался урезонить девицу (в параллель с горлопаном в башке) присевший справа на край кровати советчик Поль. — Он сейчас пойдет и извинится перед Жан-Люком. Ты ведь извинишься, Сача?
— Я…
— Только попробуй не вымолить у Жан-Люка прощенья! — перебила меня бешенная Кати. — Я тогда писюн твой сладкий ночью оторву нахрен! — И не дожидаясь моего ответа, поставившая ультиматум фурия сбежала из павильона восвояси.
— Она может, — мечтательно хмыкнул вдогонку девушке Поль. — Так что, на твоем месте я б поспешил. Назначенные Жан-Люком пять минут скоро истекут, а он ужасно не любит, когда опаздывают.
Откинув одеяло, я обнаружил, что под ним одет лишь в тонкую сорочку и плавки (плюс шаль, разумеется, вокруг саднящего горла).
— Иди прям так, — угадав мои сомнения, посоветовал Поль. — Переодеваться — времени уже нет. Шлепки одевай и беги.
— А где?.. — я растерянно заглянул под кровать.
— Да что с тобой сегодня такое, Сача? — покачал головой Поль, вытаскивая резиновые шлепанцы из-под кроватного матраса. — Сам же недавно туда их спрятал.
— Каспер, как же ты меня достал, — прошипел я под нос раздраженно, поднимаясь с кровати.
— Что, прости? — тут же откликнулся слухастый Поль.
— Говорю, с направлением, будь другом, меня сориентируй. А то че-т запарил я: где там находится его кабинет?
— Сача, ты что ли прикалываешься?
— Ага, угораю, — кивнул я Полю и вышел из павильона.
Глава 2
Первым, что бросилось мне в глаза, когда оказался в коридоре, стали здоровенные, под самый потолок, окна на противоположной выходу из павильона стороне, яркий солнечный свет из которых заливал здесь все и вся. Деревья за стеклом утопали в сочной, мясистой зелени, из чего я сделал вывод, что из китайской зимы вернулся в самый разгар французского лета.
Народу в длинном коридоре оказалось не очень много, но и пустынным назвать его не поворачивался язык. Несколько шумных компаний по три-четыре человека кучковались возле оконных подоконников, и еще примерно с десяток деловитых торопыг-одиночек куда-то спешили спереди и сзади в различных направлениях. Свернув, как было подсказано, направо, я легко влился в ряды последних и быстро зашагал в дальний конец.
Некоторые актеры в коридоре, как я, коротая перерыв в съемочном процессе, пребывали загримированными и в сценических костюмах. Однако большинство встречающихся мне по дороге французов все же были в повседневной одежде, которая из-за жаркого времени года в подавляющем большинстве случаев сводилась к легким платьям, майкам и шортам. Это я к тому, что в своих модных плавках и шлепках, и в сработанной под старину нательной сорочке я выглядел здесь вполне уместно, а вовсе не казался среди голоногого коридорного «планктона» белой вороной. Намотанная же вокруг больного горла шаль даже добавляла перчинку моему образу.
И кстати этот мой экстравагантный стиль произвел-таки на некоторых индивидов впечатление.
Когда я уже подходил к конечной цели своего стремительного марш-броска, из компании парней (старше меня лет на десять), кучкующихся у последнего коридорного окна, вдруг мне наперерез с распростертыми объятьями выскочил плечистый негр, с копной стянутых в узел стильных, белых, как снег, дред на башке (в майке-безрукавке и спортивных шортах), на целую голову выше меня ростом.
— О, лизун Катрин собственной персоной. Уж не ко мне ль в объятья ты, цыпленок, так спешишь? — нагло выдало мне этого белобрысое чмо.
— Спокойно, Маша, я Дубровский, — фыркнул я сразу обоим: и заслонившему дорогу верзиле, и паникеру в башке.
— Че?.. — удивился за обоих баскетболист.
На мое культурное:
— Отвали, гамадрил…
Он почему-то обиделся. И после того, как, раскачав при сближении маятник, я легко увернулся от его неуклюжего захвата, обломавшийся извращенец азартно кинулся за мной вдогонку.
— Ну-ка стоять, жопа шустрая. Я с утра…
Какой фигней там это чмо белобрысое с утра маялось дослушивать я не стал, и с разворота в полуприсяде резко зарядил хуком в печень почти догнавшему меня верзиле.
Не привычные к драке костяшки правого кулака тут же обожгло кипятком боли, но преследователю после моего акцентированного удара сделалось куда как хуже. Схватившись за правый бок, зашипевший от лютой боли афро-блондин сложился по полам и осел на корточки.