— Как это ни удивительно, сам директор Управления в их число не входит. Это политическая фигура, и он поступил благоразумно, отказавшись от предложения, потому что не хотел принимать срочное решение, не обладая необходимой информацией. Итак: трое в Управлении — это первый заместитель директора, начальник оперативного отдела и глава афганского отделения. За стенами Управления это директор Национальной разведки и сам президент, хотя, как говорит Диксон, на самом деле президент не хочет со всем этим связываться.
— Отлично. Итак, четверо. Замечательно.
— Я собираюсь предпринять кое-какие шаги, чтобы выкурить одного из этой четверки.
— Ладно, посмотрим, разрешат ли нам продолжать расследование. Мы ходили к шефу ФБР, и тот сказал, что должен будет поставить в известность Министерство юстиции, а там, скорее всего, нас прикроют.
— Может быть, нам по крайней мере удастся вытащить из огня Рея Круса, — сказала Сьюзен.
— Да, хорошо бы, — согласился Боб. — В любом случае спасибо.
— Что-нибудь еще?
— Окада-сан, как всегда, ты бесподобна. Извини, что вел себя как кретин. Почему-то в этом деле я на грани, готов в любой момент сорваться. Но тут уж ничего не поделаешь: какой есть, такой и есть. Это не имеет никакого значения.
— Есть те, кто родился кретином, — заметила она, — другие натыкаются на кретинизм, а третьи матереют, становясь богатыми и энергичными кретинами. Ты относишься ко всем трем категориям.
Свэггер поехал дальше, и когда он добрался до Кольцевой, впереди показались силуэты города, чем-то напоминающего Омаху, но только без ее очарования.
Он даже не подозревал, что в миле позади за ним следует «Форд Эксплорер» с тремя людьми и обилием оружия, — подобно беспилотному «Потрошителю», бесшумный, всевидящий, смертельно опасный.
Свэггер сидел на солнышке под трепещущими полотнищами, висящими на натянутых крест-накрест тросах, что создавало атмосферу средневековой ярмарки, а тем временем его взятый напрокат красный «Торес» скользил по длинному тоннелю, где его мыли, терли, обливали струями воды и сушили паром. Скоро он снова выкатится на свет божий, и орава выходцев из стран третьего мира — мексиканцев, сальвадорцев, негров и азиатов — яростно набросится на него со щетками, словно намереваясь отодрать краску, и теоретически через несколько минут машина будет сверкать как новенькая и благоухать ароматом того мешочка, который повесят на зеркало заднего вида; одному богу известно, чем именно — шоколадом, мятой, лимоном или фруктовым пуншем?
Боб рассудил, среди рабочих должен быть Рей, однако здесь все так запутано… Всевозможные машины — «бимеры», «мерсы», кроссоверы, пикапы, такси — непрерывно въезжали и выезжали, владельцы машин толпились во дворе, наблюдая за происходящим. Какой-то белый распорядитель выполнял роль руководителя полетами на палубе авианосца, пытаясь поддержать в этом хаосе хоть какой-то порядок и не дать чересчур рьяным рабочим в спешке устроить столкновение.
Свэггер увидел, как его мокрая машина выползла из мойки. Один рабочий отогнал ее на свободное место, а остальные набросились на нее, словно стая воронья. Подобно всем владельцам «Мерседесов» и «БМВ» — ни один водитель такси не потрудился сделать и шагу, — он отправился наблюдать за процессом и указал на одно особенно отвратительное пятно усердному парню в старой бейсболке, мешковатых джинсах и толстовке с эмблемой Гарвардского университета. И тот сказал:
— Так что же происходит, ганни?
— Я тебя не узнал, — сказал Боб. — Но, полагаю, на то все и рассчитано.
— Я просто похож на всех остальных маленьких коричневых человечков, работающих здесь. Выкладывай, что у тебя?
— Хорошо, — сказал Боб и вкратце подвел итоги последних нескольких дней.
— Мне бы хотелось, чтобы ты бросил это высокооплачиваемое престижное занятие, сел бы ко мне в машину, и мы прямо сейчас отправились бы в Вашингтон, — заключил он. — Это избавило бы тебя от массы неприятностей.
— Я здесь не для того, чтобы спасаться от неприятностей. А чтобы воздать по справедливости за Билли Скелтона и всех тех остальных маленьких человечков, которых растоптали эти ублюдки. Ты должен все понимать, так что даже не проси.
— Какой же ты упрямый! Ну ладно, говори. Что дальше? Пожалуйста, пожалуйста, ничего не делай в Джорджтауне. Если там что-нибудь случится, вряд ли я смогу тебе помочь. Крус, мы уже почти докопались до истины. Не сомневаюсь, срок ты получишь пустяковый, потом сможешь вернуться к жизни…