Dead Zero

Пробежав через комплекс автомойки, он оказался перед забором из проволочной сетки и легко перемахнул через него. Взобравшись по склону до железнодорожных путей, скатился с противоположной стороны, перелез еще через один забор и оказался во дворе, зажатом между двумя крошечными домами. Рей не помнил, когда убрал пистолет, однако тот лежал на месте в кобуре под футболкой. Далее последовал ловкий ход. Стянув с себя коричневую толстовку с эмблемой Гарвардского университета, Рей выбросил ее и остался в оранжевой с черным футболке, провозглашающей беззаветную любовь к команде, названной в честь птицы.[56]

Отшвырнув бейсболку с эмблемой «Ориолс», он достал из кармана другую, фиолетовую, и опять же своим рисунком заявляющую о верности птице.[57] Затем пошел куда глаза глядят, ожидая, что рядом с ним вот-вот резко затормозит полицейская машина. Однако этого не происходило, хотя впереди, на оживленной улице, они одна за другой проносились к месту перестрелки.

Наконец Рей вошел в бар. Заведение в «старом стиле», привлекающее коренных балтиморцев, еще помнящих те времена, когда город был полон угрюмых таверн, грязных и прокуренных, заполнявшихся в пять часов вечера, в которых боготворили музыку в стиле кантри. Посетители, все как один, были широкоплечие, с бычьей шеей и, казалось, готовые вступить в драку из-за одного косого взгляда. То же самое можно сказать даже про женщин. Однако здесь никто не обращал ни на что внимания.

Рей нашел свободное место у стойки, заказал пиво и стал смотреть матч. «Ориолс» победил со счетом 9:7, собравшись с силами лишь под самый конец. Игра получилась захватывающей. Затем Рей отправился на такси в другой район, вышел не на той улице, прошел двумя проходными дворами и наконец нашел свою машину, нетронутую, на том самом месте, где он оставил ее часов пятнадцать назад. Крус завел двигатель и поехал в свой мотель в Лореле. Приняв душ и полчаса посмотрев по телевизору сюжет о перестрелке и бейсболе, он позвонил Свэггеру.

Гостиница «Четыре времени года»,

Номер люкс 500,

Северо-западная М-стрит,

Вашингтон, округ Колумбия,

23.00

У нее изящная шея, алебастровая кожа, ослепительно-белоснежные зубы. На ней драгоценности, подарить которые мог только король. Золотисто-каштановые волосы ниспадали каскадом водоворотов, ручьев и стремительных потоков, схваченные заколками и бриллиантовой диадемой. Глаза со страстной поволокой. Ты хочешь меня? Так возьми же! Сделай со мной что-нибудь плохое… Жаль, что она лишь на глянцевой обложке.

Зарси отложил журнал. Он сидел наедине со своими часами, одетый в шелковый халат. Он только что принял ванну и обработал порошком все интимные мужские места. В его жилах текла кровь Александра Македонского, это была основа. Но за многие поколения к ней примешались тысячи вливаний ДНК воинов-горцев; возможно, также и один-два гена от монголов, поскольку какой-нибудь тумен конницы Чингисхана наверняка прошел через долины, где жили его далекие предки, оставив воспоминания о грабежах, а также рослое сильное потомство. Ко всему этому добавилась кровь какого-нибудь случайного храброго иследователя-европейца и, наконец, кровь предприимчивых дельцов, обративших потребности Запада в опийном маке в миллиарды долларов. И апогея это достигло в нем, Ибрагиме Зарси: он величественный, выдающийся властитель, провидец, вождь.

— Мне нужны мои «Тамс»,[58] — окликнул Зарси. — У меня желудок горит.

Вошедший неслышной тенью слуга положил перед ним на серебряном подносе две чудо-таблетки.

— А, — пробормотал Зарси, осторожно разжевывая их, чувствуя, как его мощные зубы размалывают их в медицинский мел.

Целительный бальзам усмирил бушующее пламя, разливаясь приятной прохладой, и Зарси облегченно вздохнул.

— Так лучше, мой господин?

— Лучше, — подтвердил он. — За одно только это Запад следовало бы пощадить. Хотя, уверен, подобно самолету, буровой вышке, ракете и дифференциальному счислению, этот нейтрализатор кислотности первоначально был изобретен в исламском мире.

Парень ничего не сказал; шутка прозвучала впустую. Слугам неведома ирония, им известно только послушание.

— Юноша, — спросил Зарси, — сколько тебе лет?

— Двадцать три, мой господин.

— Ты боишься смерти?

— Нет, мой господин.

— Откуда такая храбрость?

— Я знаю, что у Аллаха все расписано, и если он того пожелает, я с готовностью приму смерть ради него. Так написано.

— Но, предположим, у Аллаха расписано, что ты будешь трудиться бесправным слугой до тех пор, пока не потеряешь привлекательность и у тебя не сгниют все зубы. Тогда твой господин выставит тебя на улицу, поскольку ты будешь внушать ему отвращение. Ты станешь жалким кабульским нищим и умрешь от холода в грязи и дерьме убогого закоулка.

— Я… я не думал об этом, повелитель. Но если такова воля Аллаха, значит, именно такую жизнь я проживу.

— Вы, молодежь, полагаете, что в конце каждого пути ждет слава. Однако большинство путей заканчивается лишь нищетой и забвением.

— Как скажете, мой повелитель.