Давший клятву

Как только Адолин вышел из башни, черный конь чудовищных размеров галопом помчался к нему. Ришадиумов, которые были достаточно большими, чтобы нести осколочников и не выглядеть при этом карликами, часто называли «третьими осколками». Клинок, доспех и скакун.

Это не отражало их сути. Ришадиума нельзя добыть, просто победив кого-то в сражении. Они сами выбирали своих седоков.

«Но, — подумал Адолин, пока Храбрец нюхал его руку, — я полагаю, с клинками раньше все обстояло так же. Они были спренами, которые сами выбирали своих носителей».

— Эй! — воскликнул Адолин, почесывая морду ришадиума левой рукой. — Здесь немного одиноко, не так ли? Прости меня за это. Я бы хотел, чтобы ты не был один, но… — Он осекся, когда в горле вдруг встал комок.

Храбрец шагнул ближе, возвышаясь над ним, но каким-то образом оставаясь нежным. Конь понюхал шею Адолина и резко выдохнул.

— Тьфу, — фыркнул Адолин, поворачивая голову лошади. — Это запах, без которого я мог бы обойтись.

Он похлопал Храбреца по шее, затем протянул правую руку к сумке на плече — и тут резкая боль в запястье напомнила ему о ране. Он вытащил из сумки несколько кусочков сахара, которые Храбрец охотно съел.

— Ты ничуть не лучше тети Навани, — заметил Адолин. — Потому и прибежал, да? Почуял угощение.

Конь повернул голову, глядя на Адолина одним водянистым голубым глазом с прямоугольным зрачком в центре. Он казался… обиженным.

Адолин часто испытывал такое чувство, словно мог читать эмоции своего ришадиума. Была некая… связь между ним и Чистокровным. Более тонкая и неуловимая, чем связь между человеком и клинком, но все же она была.

Конечно, Адолин сам иногда говорил со своим мечом, так что он привык к подобным вещам.

— Прости, знаю, что вы любили бегать вдвоем. И… мне не известно, сможет ли отец часто видеться с тобой. Он и до всех этих обязанностей избегал битв. Я подумал, буду заглядывать время от времени.

Конь громко фыркнул.

— Не стану я кататься на тебе. — Адолин читал негодование в движениях ришадиума. — Я просто подумал, это будет приятно нам обоим.

Конь тыкался мордой в сумку Адолина, пока тот не достал еще один сахарный кубик. Адолину это показалось знаком согласия, и он покормил коня, а потом прислонился к стене и стал наблюдать за тем, как Храбрец галопом бегает по пастбищу.

«Красуется», — весело подумал Адолин, когда Храбрец прошелся мимо него, гарцуя. Может, конь позволит ему почистить шкуру. Это было бы здорово. Как в те вечера, которые он проводил с Чистокровным в спокойном полумраке конюшен. По крайней мере, этим он занимался до того, как оказался слишком занят из-за Шаллан, дуэлей и всего прочего.

Он игнорировал коня, пока тот ему не понадобился в битве. А потом была вспышка света — и Чистокровного не стало.

Адолин тяжело вздохнул. Все сделалось таким безумным. Не только Чистокровный, но и то, что он сотворил с Садеасом, а теперь еще и расследование…

Наблюдая за Храбрецом, он как будто немного успокоился. Адолин стоял на прежнем месте, прислонившись к стене, когда появился Ренарин. Младший Холин сунул голову в дверной проем, осмотрелся. Он не отпрянул в смущении, когда Храбрец галопом проскакал мимо, но все же взглянул на жеребца с опаской.

— Привет, — бросил Адолин.

— Привет. Башин сказал, что ты здесь.

— Захотел проверить, как дела у Храбреца. Отец в последнее время слишком занят.

Ренарин приблизился.

— Ты мог бы попросить Шаллан, чтобы она нарисовала Чистокровного, — предложил он. — Держу пари, она, э-э, все сделает как надо. На память.

Вообще-то, это было неплохое предложение.

— Ты искал меня?

— Я… — Ренарин проследил взглядом за Храбрецом, который снова прогарцевал мимо. — Он такой возбужденный.

— Ему нравится публика.

— Они не вписываются, знаешь ли.

— Не вписываются?

— У ришадиумов каменные копыта, — напомнил Ренарин. — Они крепче, чем у обычных лошадей. Их вообще не надо подковывать.

— И поэтому они не вписываются? Я бы сказал, они вписываются лучше, чем… — Адолин посмотрел на Ренарина. — Ты имел в виду обычных лошадей, верно?

Ренарин покраснел, потом кивнул. Люди иногда испытывали трудности, желая уследить за его мыслями, но это происходило лишь потому, что он, как правило, был очень вдумчивым. Думал о чем-то глубоком, о чем-то блестящем, а упоминал лишь отрывки. Из-за этого Ренарин казался непоследовательным, но, узнав его как следует, любой бы понял, что этот юноша не пытается напускать на себя таинственность. Просто иной раз его губы не успевали за мозгом.

— Адолин, — сказал он негромко, — я… э-э… я должен отдать тебе осколочный клинок, который ты добыл для меня.

— Почему?

— Мне больно его держать. И всегда было больно, если честно. Я думал, дело во мне, я странный. Но мы все такие.

— Ты о Сияющих?

Он кивнул:

— Мы не можем использовать мертвые лезвия. Это неправильно.

— Ну, полагаю, я могу найти кого-то, кому он пригодится, — отозвался Адолин, прикидывая варианты. — Хотя, вообще-то, выбирать должен ты. Этот клинок — твой дар по праву, и тебе следует самому выбрать преемника.

— Я бы предпочел, чтобы это сделал ты. Я уже отдал его на хранение ревнителям.