Давным-давно

Встаю на колени рядом с ним, сжимаю руки и закрываю глаза. Пожалуйста, я говорю в своем уме. Пожалуйста, позволь мне остаться с ним навсегда.

Задуваю свечу, я опускаюсь на пол

— Могу я спросить, что ты загадала?

Тихо смеюсь и слегка подталкиваю его руку.

— Я думаю, ты можешь догадаться, что это.

Он положил руку мне на плечо.

— Это касается меня?

— Конечно, — я беру серебряную вилку, которая лежит рядом с пирожным, и разделяю торт на половины. — Вы попросили шеф-повара, чтобы сделать это специально для меня?

— Я сказал им, что у меня внезапно появился сладкий зуб. Это необычная просьба, но, к счастью, они были любезны.

Я хихикаю.

— Мне бы очень хотелось увидеть лицо шеф-повара.

Отламывая восхитительный кусочек с шоколадным кремом, я отправляю его в рот. О мой Бог. Могла бы наградить шеф-повара медалью — торт хорош. Взрыв глубоко насыщенный, сладкий и захватывающий, проходит прямо через мой рот, пробуждая мои чувства. Не могу с этим совладать. Я издаю стон.

Рядом со мной Эдвард резко вдыхает. Понимаю, что то, что я делаю, раздувает пламя, но в этот момент у меня больше нет никаких оговорок.

Отламываю щедрый кусок торта и протягиваю его ему.

— Как на счет именинного торта, Эдварт?

Он моргает, как будто не слышит меня.

— А?

— Открой рот?

Эдвард угождает мне. Кормлю его тортом, наблюдая, как он механически подчиняется мне. Возможно, он бы встал на руки, если бы я ему сказала. Похоже, что рациональная часть его мозга взяла отпуск.

— Вкусный, не так ли?

— Очень, — хрипло говорит он и глотает.

В уголке его рта, остаётся шоколадный крем. Я убираю его, и тогда в нем что-то переключается.

Вилка падает на пол. Эдвард захватывает руками моё лицо и целует меня. Он на вкус как темный шоколад — сладкий, пикантный и очень захватывающий. Я целую его, не желая ничего, кроме ощущения его губ на моих.

— Ух!

Эдвард отпускает меня, его лицо проясняется. Каким-то образом мы оказались на полу, спиной я была плотно прижата к ковру, а шпильки, вонзились мне в голову.

— Извини, — он помогает мне сесть. — Я сделал тебе больно?

— Очень. Моя нежная кожа не выдерживает уколов от этих крошечных шпилек.

— Тогда позволь мне помочь тебе с их удалением.

Он начинает медленно вытаскивать булавки из моих волос. По моим щекам поднимается жар. Амелия и Мейбл делали это бесчисленное количество раз, но действия Эдварда совершенно отличаются: я остро осознаю, как его пальцы двигаются по моим волосам и прижимаются к краю моего уха, затылка, шее, моей щеке. Как будто он снимает с меня одежду. Не сдерживаемые шпильками и свободные от сетки, мои густые волнистые локоны, падают на спину и завиваются на плечах.

— Я думаю, это последняя, — Эдвард кладет шпильку на стол. Смотрю на него и улыбаюсь. Его глаза темнеют, и он увлажняет губы. Он похож на путешественника, который, наконец, нашел оазис после нескольких часов похода в пустыне.

Он наклоняет голову и обрушивается на мои губы, и на этот раз в его поцелуе нет ничего нежного. Он пожирает мой рот с ожесточенной, всепоглощающей интенсивностью, как будто он всю жизнь ждал этого поцелуя. Когда он сокращает пространство между нами, моя голова ударяется о ножку кровати, которая была сделана из твердого черного ореха и замысловато вырезана.

— Ух!

Я потираю голову. Сначала булавки, потом кровать.

— Почему мы сидим на полу, когда рядом есть кровать?

Его глаза сверкали от удовольствия.

— В самом деле.

У меня перехватывает дыхание, когда он внезапно поднимает меня одним рывком. Через секунду я лежу на кровати, мои волосы рассыпались по простыням, и дыхание вырывается короткими выдохами.

Фиолетовый навес создает тень. Эдвард наклоняется ко мне, его пальцы расстегивают пуговицы на моем корсете.

— Ты должна мне помочь, — говорит он. — У меня нет опыта, в расстёгивании корсета.

Я улыбаюсь и целую его.

— С удовольствием.

Он ослабляет мое тяжелое платье, и я поднимаю руки, чтобы он мог снять его с моего тела. Из-за прохладной осенней погоды я надела тонкую хлопчатобумажную рубашку с длинными рукавами, фланелевую юбку и шелковистую нижнюю юбку, но все же он смотрит на меня, как голодный человек, смотрит на долгожданную изысканную еду.

— Я люблю тебя, Кэт, — вздыхает он, обнимая мое тело. — Никогда не хотел никого, как хочу тебя.

Мое сердце сжимается. Я так переживаю за него, не только физически, но и за ту боль, которую причинила ему. Подумать только, я не отвечала ему взаимностью, по крайней мере, половину времени, которое мы провели вместе, и когда я, наконец, решилась на это, наше время, проведенное вместе, было омрачено знанием, что мне в конечном итоге придется вернуться в мой собственный мир.

— Я вся твоя, — говорю я ему, выгибаясь под его прикосновениями. — Сердце, тело, душа.

Его дыхание прерывается. Нет никаких слов между нами — наши действия заменяют то, что должны были передать слова. Кровать скрипит, когда мы падаем друг на друга, целуемся и ласкаем друг друга, как будто завтра не существует. Как будто мы — единственные существа во вселенной.