Давно закончилась осада...

— Да было, было, — не выдержала Анастасия Павловна. — ладно, скажу. Дело-то шутейное. Правды на грош, а разговоров пошло на сто фальшивых рублей… Ты ведь знаешь Савву Иваныча, что живет ниже нас, на Шлюпочной?

Катеньке как не знать — потупилась, чуть зарделась даже.

— Ну и вот, — продолжала мать, — был он еще в ту пору несмышленый, рассказал приятелям, что детей малых находят на бахчах. Другие мальчишки, постарше, решили подшутить. «Давай, — говорят, — Настя, мы с твоим дитём погуляем, пока ты по хозяйству управляешься». Я малость удивилась: не девочки же, чтобы в мамки-няньки играть. Но и обрадовалась. Потому что дел и правда выше головы, а отец в плаванье был. Ничего такого не подумала, мальчишки-то все знакомые, добрые. А они унесли тебя на бахчу, положили в межу да Савушку подослали, чтобы он увидал. И говорят: «Вот, нашел дитё, значит, быть тебе тятенькой». Тот с перепугу в слезы… А Горпищенки прослышали, что на их бахче нашли подмётыша, вот и пустили слух. С той поры бабки и плетут, чего в голову взбредет, каждая добавляет свое… А не веришь, спроси сама у Саввы.

Катенька не утерпела, спросила однажды:

— А правда ли, Савва Иванович, что в малые годы с вами да со мной мальчишки сыграли шутку.

— Ну как же, Катерина Николаевна! Было такое! Нашел я вас, а они говорят: «Ну вот, дочка есть, теперь женись безотлагательно, иначе нельзя». Вы раньше разве не слыхали про это?

— Да я всякое слыхала…. А тогда в меже… я в пеленках была?

— Вся как есть завернутая, — успокоил Савва. Враз понял, как страшно Катеньке представить, будто она оказалась перед ним без всякой одёжки, пускай и кроха совсем. — Один только нос торчал… Я тогда еще у мальчишек пытал: почему это арбузы растут ни во что не закутанные, а человечий ребенок сразу запеленатый? Был с нами Женя Славутский, умный такой мальчонка, из образованных… нынче он живописец, для морского музея картину пишет… вот он и дал разъяснение: пеленки, мол, из листьев образуются, такой закон у земной природы, чтобы маленький не простыл, пока не нашли. Я и поверил… А почему вы, Катерина Николаевна так взволновались из-за давней той истории?

— Да так… Старухи чего только не плетут…

Савва свел густые брови.

— Старух этих, если не смолкнут, я длинными языками в литейный ковш макну, будут знать!…

Савушка, вопреки предсказанию деда (царство ему небесное) не стал матросом. Сделался он мастером в горячем цехе адмиралтейского завода, где лили якоря, причальные кнехты и тяжелые детали для новых судов. Брат его работал там же. Оба слыли знатоками своего дела. Жалованье у мастера было приличное, и свадьба у Савушки и Катеньки получилась не бедная. А сына они назвали Куприяном, в честь бывшего околоточного надзирателя, деда Филиппыча, которого позвали к малышу в крестные отцы…

…Но все это случится в будущие годы, много позже того дня, когда Коля и Саша собрались в Херсонес и к Девичьей бухте, куда Коля недавно отказался наотрез идти с мальчишками.

Он и Саше сейчас сказал на всякий случай:

— Ну, а зачем нам туда, к Девичьей бухте-то? Это разве тоже Херсонес?

— Рядом… Там отыскать можно всякое. Черепок с кентавром я как раз на том берегу нашла… Да ты не бойся, вторник же… — и усмехнулась тихонько.

Коля старательно зашевелил пальцами босых ног.

Саша скользнула глазами по его загоревшим ногам — от побитых коленок, торчавших из-под сморщенных штанов, до пыльных ступней. Будто щекотнула ресницами-крылышками.

— Башмаки завтра надень, а то ноги отобьешь.

— Не отобью! Я привычный!

— Хоть привычный, а дорога не близкая…

ЩИТ ВЕЩЕГО ОЛЕГА

Дорога, однако, была не столь уж дальняя. Херсонесский берег и строящийся на нем собор видны были прямо со склонов Артиллерийской слободки, верстах в двух, за Карантинной бухтой. На ближнем берегу бухты Коля бывал уже не раз. А обойдешь ее — и вот она, древняя земля поселенцев с Эллады.

Вышли незадолго до полудня. Раньше не получалось: тетушка и доктор все никак не уходили в лечебницу, а говорить о своих планах Коле не хотелось. Начнутся опять расспросы, наставления, предостережения, а это могло спугнуть удачу.

Наконец отправились.

Коле, хоть и в башмаках, шагалось легко. Потому что день был хороший. Безоблачный, но без лишнего зноя. От разбитых домов и ракушечных ступеней привычно пахло теплым камнем, а прилетавший с побережья ветерок приносил другие запахи: моря и южных трав (названий которых Коля еще не знал).

От Шестого бастиона по извилистым дорожкам спустились в Карантинную балку. Здесь густо пахло полынью. Она, серовато-зеленая, высокая, росла островками. Такими же островками подымался бурьян — и свежий, и серый, прошлогодний. Но было и много ничем не заросших груд — сухая красноватая глина, щебень, желтые глыбы песчаника. Там и тут, в глине и среди камней можно было разглядеть ядра всяких калибров. Одни, полузарытые, ржавчиной своей сливались с землей. Другие, почти не тронутые коррозией, темнели дерзко и открыто, как выкатившиеся на середину комнаты мячики. С двух сторон их накидали сюда наши и французские батареи