Давно закончилась осада...

Он, покашляв опять и отдышавшись, отодвинул в стене у пола каменную плитку, достал из открывшейся дыры глиняный горшок, а с полки такие же красно-коричневые толстостенные кружки.

— Только вот хлебушка у меня нет, не сходил за ним нынче в трапезную…

— У нас есть! — обрадовалась Саша.

Разломили ковригу на три части. Стали пить прохладное, пахнущее сладкими травами молоко. Из-за большущей кружки Коля вновь поглядывал по сторонам. И вдруг столкнулся со взглядом безносого мраморного грека. Взгляд теперь был почему-то укоризненным. И Коля понял — почему.

Наверно, это был пустяк. Едва ли стоило говорить о такой мелочи. Но… нет, пусть даже самая мелкая мелочь не царапает душу.

— Отец Андрей… А вот все, что здесь есть… и у вас, и еще в земле зарытое… Оно, значит, ваше?

— Да почему же мое? Божье.

— Ну, раз это археологи ищут для науки, а вы у них сторож, значит, все находки надо отдавать вам?

Видно, отец Андрей сразу понял, о чем речь. Опять посмеялся сквозь кашель.

— Вы про черепки, про монетки да бусинки? Этого добра здесь хватит на всех, на сто лет вперед. Другое дело, если мраморную фигуру откопаете, или какую-то плиту с письменами, или целую посудину. Особенно, ежели такую, как вон та… — Он кивнул на громадную амфору в углу.

— Или щит вещего Олега, — невинным голосом подсказала Саша.

Ох, Сашка! Смирная-смирная, а порой будто шило в языке.

— А щит-то здесь откуда? — удивился отец Андрей.

— С ворот. Вот он, — Саша стрельнула в Колю глазом из-за кружки, — говорит, что Олег его где-то здесь приколотил, когда Херсонес назывался Цареградом.

— Голубчики мои… — отец Андрей зашелся дребезжащим смехом. — Да ведь Цареград-то был вовсе не здесь. Так звали на Руси стольный город византийский, Константинополь. Его и взял однажды Олег. Там и щит свой оставил в знак победы…

«О-о-о… — Будь кружка чуть побольше, Коля засунул бы в нее голову. Чтобы скрыться от стыда и остудить заполыхавшие щеки. — Вот балда дубовая! И что на меня нашло?»

В таких случаях лучше сразу раскаяться до конца.

— Ох, да знаю я! Знаю про Константинополь! Просто у меня в мозгах… будто что-то одно за другое зацепилось. Наверно, от полынного запаха… И потому что два знаменитых города. С одним Олег воевал, с другим Владимир… — Коля даже стукнул лбом о стол.

— Ну, не кручинься так, — отец Андрей дотянулся, потрепал его по воротнику. — С кем не бывает? От твоей ошибки никому беды нет…

— Кроме его самого, — вздохнула Саша. — Зря только руку ободрал… Отец Андрей, скажите ему, чтобы не скакал как дурная коза, а то сломит шею. Там проход рядом, а он через стену прыг!..

— Я как надо «прыг»! — обрадованно перескочил Коля на другой разговор. — Кто знал, что там гусеница?

— Неужто испугался букашки? — усмехнулся отец Андрей.

— Что вы, он не испугался, он давить не хотел. Красивая, говорит!

— Конечно, красивая! А ты свое: «Ой, страх…»

— Значит, жалеешь всякую Божью тварь, — покивал отец Андрей.

— Он жалеет. Нынче краба отпустил. Иные мальчишки, как поймают краба, хряп его о камни, так что брызги! А он его в воду как в люльку…

— Всё про меня изложила? Или еще будешь? — сурово спросил Коля.

Саша виновато сморщила нос.

— Больше не буду… Я же не худое…

Молока выпили по две кружки, даже в животе забулькало. Пора было двигаться дальше.

Отец Андрей помахал им с порога, а когда они отошли шагов на десять, закашлялся опять, прижал к груди руки. Коля остановился. Подумал чуть-чуть.

— Саша, подожди… — и бегом вернулся к порогу.

— Отец Андрей, у вас ведь простуда. Кажется, изрядная. Давайте я сведу вас к знакомому доктору. Или приду с ним сюда, он не откажется.

Отец Андрей улыбнулся, часто дыша после кашля:

— Добрая ты душа, Коля, спаси тебя Христос… А болезни я не страшусь, на все воля Божья.

— Но… вы же говорили, что люди решают сами. Значит надо к доктору.

— У нас в монастыре есть лекарь. Он обещал мне сделать овчинные припарки с медом. Говорит, всю хворь разом снимет. Ступай с Богом, за меня не тревожься. Будет случай, заходи с Сашенькой. И друга приводи…

СИНИЕ ТЕНИ

Скоро приземистое каменное жилище осталось за взгорком. А вокруг опять был солнечный, пахнущий степью и йодистой солью простор. Справа — синева открытого моря, впереди и слева — чуть всхолмленные пустоши, где среди серых камней обильно алели маки. Трещал в траве всякий «кузнечиковый народ», пересвистывались пичуги. И ни души кругом. Повстречались только две лохматые козы — наверно те, о которых говорил отец Андрей…

Ноги у Коли шагали без всякой усталости, несмотря на увесистые башмаки. Коля не знал, была ли его беседа с отцом Андреем настоящей исповедью, но на душе и в теле звенела легкость, как, наверно, у жаворонка. Если разбежаться как следует, можно, пожалуй, и взлететь. Только трава мешает разбегу…

А локоть, кстати, совсем уже не болел.

Скоро, однако стала ощущаться досадная помеха. Квас и молоко, скопившиеся в животе, давали о себе знать. Хорошо хоть, что эта смесь не забурлила в кишках, а только тяжелела с каждой минутой.

— Саш, гляди, вон за тот камень коршун сел. Может, там гнездо! Надо посмотреть.