Читаем Давид Лившиц полностью

мая, 1993

* * *

В роковом соседстве с паутиной

Луч скользнёт - свободный суверен,

Но в тенётах смертно и рутинно

Мотылёк забьётся, взятый в плен.

... День прошёл без пользы, без отрады,

Без поступков нового витка,

Гвоздь не вбит, не стругана доска,

Не прибилась к берегу строка...

Впрочем, я доволен: из засады

Выпустил на волю мотылька.

23.02.94.

НЕЧТО ПРО МАЛЬЧИКА-С-ПАЛЬЧИКА

Мальчик-с-Пальчик ходит фертом.

Мальчик глушит сидр стаканом.

Мальчик-с-Пальчик хочет первым

Быть, - первее великанов.

Крошка детские размеры

Покупает в " Детском мире ",

Но просторнее пещеры

Своды стен в его квартире.

И, настырный от природы,

В божий промысел не веря,

Он большие скороходы

Норовит к себе примерить.

Чтоб взлететь в крутые сферы, -

Встань на плечи великанов.

И, смотрите, вот он, первый! -

Вождь, борец, звезда экранов.

Этот мальчик не из сказки,

Где счастливая концовка,

Ему служит без натаски

Вся гигантская тусовка;

При крыльце его - кареты,

Великаны - при запятках,

При дворе в шутах - клевреты

И чесальщики - при пятках...

Словно волны возле буя,

Вкруг него кучкуясь купно,

Лижут выпуклость любую,

Что лизанию доступна...

... Что тут скажешь: мир наш дивен:

Правят сильными жиганы...

Мальчик-с-Пальчик мне противен...

Но… дерьмо и великаны!

1983. 1996

ПОВЕСИТЬ В ПУСТЫНЕ

( этюд об этюде )

Вот вопрос на засыпку: что достойно предмета поэзии?

Что стихию стиха не подточит, как проза, коррозией?

И вообще - почему поэтичной считается Грузия,

и не очень в чести, например, Прибалхашская Азия?

... В казахском городке, в степном музее,

где окна в шторках синей бумазеи,

сражённый гениальностью решенья,

я видел казнь, посредством удушенья...

Тут тонкость... Как без дерева повесить

в пустыне? Где безлесны даль и веси.

Повесить - не родить. Тут мало чувства,-

костёр и плаха, кол и дыбы хруст,-

всё требует высокого искусства.

А если, скажем, с ложем у Прокруста

проблема? - раскладушку даст Прокруст.

" На холмах Грузии лежит ночная мгла "...

А вот меж двух холмов - горбов верблюдных,

как меж двух " У ",

простая жердь лежит - с петлёю перекладина...

Из чьей башки фантазия украдена?

А, может, озаренье сходу найдено? -

В кочевьях, где и суд свой, и кассации,

импровизация - сестра цивилизации.

Так вот, - музей.

Рисунок. Жанр этюда.

Изображён пустырь. На пустыре

стоят сонливо рядом два верблюда,

соединённых жердью, как тире.

И жерди так удобна седловина,

а в контурах так что-то от герба,

что, кажется, открылась мне причина,-

зачем даны верблюду два горба.

Кустарник чахлый. Выжженная травка.

Закат. И обречённый. И удавка.

Здесь, в монологе жизни на закате,

цитата смерти в бледных зеленцах...

И, как кавычки при цитате,

два ассистента при уздцах.

Х11.1995

* * *

Ах, родина, смурная паспортистка!

Пинком открыв для нас все створки-дверцы,

как просто ты нас вычеркнешь из списка!..

Как трудно тебя вычеркнуть из сердца.

1996

АПОКАЛИПСИС ПЛОЩАДЕЙ

или

О СУЩНОСТИ ЭНТУЗИАЗМА

«они считают свои злые дела хорошими и справедливыми» Эразм Роттердамский

Не будь на свете правды, чем бы

козыряло зло?

Убийство - звёздный час убийцы,

И жертвы бедной - звёздный час...

_

Джордано. Зимний день. Собор.

Иезуиты. Крест. Костёр.

...Такая милая старушка.

Несла себе вязанку хвороста -

расшевелить очаг домашний

да кости старые согреть...

Костёр на Площади Цветов

казался хилым. Струпья пламени

сырые серые так нехотя

с поленьев слизывали влагу...

Она подбросила охапку

сухих ветвей, и полыхнуло,

и стало жарко, и Джордано

теперь поджаривался лучше.

Вращались вкруг него планеты,

времён накручивали кольца,

затягивали петли туже

на шеях крохотных надежд...

Виток. Восток. Арабский лекарь,

учёный лекарь - детский доктор

колдует над взрывною смесью,-

лекарством, как он полагает,

от всех недугов и проблем.

Он знает всё - состав и дозу

тех порошков смертельных... Завтра

они шестнадцать тел ребячьих

смешают с кровью и железом

на площади в Ерусалиме.

...Старушке показалось - пламя

слабеет. И с остатком веток

рассталась не без сожаленья,

но искр бенгальский звонкий праздник

с утратой примирил бедняжку,

к тому ж, ей показалось - грешник

зашевелился поживее.

...Один и тот же ветерок

золу мешал и звезды двигал

мировращения вселенной,

открытого Джордано.

Звёзды

качнулись и над колыбелью

земли, где мать качала сына

и пела: вырастай скорее,

мой царь, мой сладкий, моё сердце,

и будешь утешеньем Бога...

А, может быть, не это пела?

Кто знает... Тихий мальчик вырос

и в старика всадил три пули.

Три пули. В старика. И в спину.

На Площади Царей.

... Старушка

пришла домой. Очаг холодный

Перейти на страницу:

Похожие книги

Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия