Давид Копперфильд. Том II

Вторая мачта еще держалась. На ней висели обрывки парусов и перепутанных снастей; ветер с силой трепал их во все стороны. По словам моего соседа-рыбака, шептавшего мне на ухо хриплым голосом, шхуна эта уже раз садилась на мель, снялась было с нее и теперь снова села. По его мнению, она должна была треснуть посредине, и даже для меня это было ясно, ибо злосчастную шхуну трепало и било с такой чудовищной силой, против которой не могло долго устоять ни одно произведение рук человеческих. Рыбак еще продолжал шептать мне на ухо, когда с берега раздался новый крик сострадания: снова гигантская волна покрыла шхуну. Из-под волн вместе со шхуной вынырнуло только четыре человека, уцепившихся за снасти уцелевшей мачты. Среди них выше всех виднелась энергичная фигура кудрявого человека.

На шхуне висел колокол, и, так как ее качало и бросало, словно какое-нибудь живое беснующееся существо, колокол не переставал звонить. Ветер приносил нам этот точно похоронный звон по несчастным, цеплявшимся еще за жизнь людям. Волны снова хлынули на шхуну, и, когда она показалась из поды, у мачты ее было уже всего два человека Отчаяние среди толпы на берегу все росло: мужчины со стоном ломали себе руки, женщины плакали и кричали, отворачиваясь от страшной картины. Некоторые, как безумные, бегали взад и вперед по берегу, моля спасти несчастных, для которых, увы, уже не было спасения. Я был в числе этих бегающих; вне себя, я молил знакомых рыбаков не дать погибнуть на наших глазах этим двум, еще уцелевшим.

Рыбаки, сами взволнованные, стали разъяснять мне (уж не знаю, как это им удалось), что час тому назад отважными моряками была спущена на воду спасательная лодка, но они были бессильны что-либо сделать. А так как не может найтись такого безумного смельчака, который, обвязав вокруг себя канат, пытался бы достигнуть шхуны вплавь, то спасение этих несчастных надо считать делом безнадежным.

Тут я заметил, что в толпе происходит какое-то движение, что-то новое привлекло ее внимание. Толпа расступилась, и показался Хэм. Я бросился к нему, помнится, с намерением молить его спасти погибающих. Но как ни был я взволнован происходящим на моих глазах, а когда прочел на лице Хэма непоколебимую решимость, когда увидел его взгляд, устремленный в морскую даль, — тот самый загадочный взгляд, который подметил тогда, в первое утро после бегства Эмилии, — я понял, какая опасность грозит ему. И я ухватился за него обеими руками и стал молить рыбаков, с которыми только что говорил, не слушать Хэма, не принимать участия в его самоубийстве, не дать ему двинуться с места.

В это время на берегу опять раздались крики. Бросив взгляд на погибающую шхуну, мы увидели, как жестокий парус хлестал раз за разом несчастного, цеплявшегося за нижнюю часть вантов, и хлестал его до тех пор, пока наконец не сбросил в пучину. Затем, снова торжествуя победу, парус взвился вверх и стал кружиться вокруг уцелевшего энергичного человека, одиноко стоявшего у мачты.

Я почувствовал, что в такой момент, при такой решимости спокойного, охваченного отчаянием Хэма, которому, к тому же, привыкла повиноваться добрая половина присутствующих, мои мольбы были так же бессильны, как если бы я с ними обратился к ветру.

— Мистер Дэви, — сказал Хэм с добрым, веселым видом, схватив мои обе руки, — если мне сейчас суждено умереть умру, а если нет — буду ждать своего конца. Всевышний да благословит вас, да благословит он всех! Товарищи, готовьте все, что нужно, — я иду…

Меня легонько оттеснили от Хэма, и народ вокруг не пускал к нему. Я смутно понял, что меня старались убедить в том, что раз уж Хэм решил отправиться на помощь погибающему, то если бы даже никто из присутствующих не захотел оказать ему в этом содействия, и тогда он пошел бы, а своим вмешательством я только могу взволновать тех, кто принимает меры к сохранению его жизни. Не знаю уж, что я отвечал и что мне возражали, но я видел, как народ суетится на берегу, как кто-то тащит канат, предварительно прикрепив его к кабестану^[27]. Но вот столпилось столько людей, что они совсем закрыли от меня Хэма, Еще минута — и я вижу его одного, о матросском костюме, с канатом в руках; другой канат обвязан у него вокруг пояса. Несколько самых сильных моряков держатся на малом расстоянии друг от друга за этот канат, большая часть которого, свернутая бухтой, лежит у ног Хэма.

Даже для меня, неопытного, не было никакого сомнения в том, что шхуне вот-вот грозит гибель. Я видел, что она каждую минуту готова развалиться надвое и жизнь одинокого человека на мачте висит на волоске. Но он все еще держался. На нем была какая-то особенная шапочка, не похожая на матросскую, более красивого красного цвета. И, в то время как последние доски, отделявшие его от гибели, трещали и гнулись, а у ног его раздавался погребальный звон колокола, он махал этой красной шапочкой. Когда я увидел, как он машет ею, я чуть не помешался: это напомнило мне когда-то горячо любимого друга.