Давид Копперфильд. Том I

В течение дня старик много раз пытался убедить меня пойти на мену. Он выносил мне из лавчонки то удочку, то скрипку, то треуголку, то флейту, но от всего этого я упорно отказывался и продолжал сидеть, в отчаянии умоляя старика при каждом его появлении, отдать мне деньги или куртку. Наконец он начал уплачивать мне, но делал это полупенсами, так что в течение двух часов мне удалось от него получить не больше одного шиллинга.

— Ох, глаза мои! Ох, кости! — снова начал выкрикивать ужасный старик, высовываясь из лавки после довольно продолжительного перерыва.

— Что, вы уберетесь, если я дам вам еще два пенса? — крикнул он.

— Не могу этого сделать, — ответил я, — ибо умру от голода.

— Ох, легкие мои! Ох, печенка моя!.. А провалитесь вы, получив три пенса? — снова кричал старик.

— Я и так ушел бы, если б это было возможно, — отвечал я, — но мне ужасно нужны деньги.

— О, гр-р-р-р… — проклокотал старик. — А что, с четырьмя уйдете?

Я был до того измучен, до того ослабел, что согласился на это предложение, и, взяв, дрожа, эти злополучные деньги из его костлявой лапы, я ушел от него незадолго до заката солнца. Мне так хотелось есть, так хотелось пить, как никогда в жизни. Истратив три пенса, я вскоре подкрепился настолько, что, прихрамывая, смог пройти в тот вечер еще семь миль.

Ночь эту я опять очень недурно провел под стогом сена. Перед тем как лечь, я вымыл в ручье покрытые волдырями ноги и обложил их свежими листьями. Выйдя на следующее утро на дорогу, я увидел, что она идет среди фруктовых садов и зарослей хмеля. Приближалась осень, и в садах ветви деревьев гнулись под тяжестью созревших яблок, В некоторых местах уже начали собирать хмель. Все кругом мне очень нравилось, и я даже мечтал следующую ночь проспать в хмелевых зарослях: мне казалось, что среди жердей, грациозно увитых хмелем, я, словно в обществе товарищей, не буду чувствовать себя таким одиноким.

Встречные бродяги в этот день были как-то особенно неприятны и внушали мне такой страх, который я и до сих пор не в силах забыть. Некоторые из них были совсем зверского вида. Проходя мимо, они с изумлением пялили на меня глаза. Случалось даже, что кое-кто из них останавливался и кричал мне, чтобы я вернулся побеседовать с ним, а когда я от него удирал, то он бросал мне вслед камни. Особенно запомнился мне один молодой парень, должно быть — лудильщик, судя по жаровне, торчавшей из его дорожной сумки. Вместе с ним шла какая-то женщина. Внимательно осмотрев меня с ног до головы, лудильщик так заорал, чтобы я к нему подошел, что я остановился и стал оглядываться кругом.

— Да идите же сюда, раз вас зовут, — опять крикнул парень, — а не то я сейчас же распотрошу вам брюхо!

Я решил, что благоразумнее вернуться. Подходя со смиренным видом к лудильщику, — этим я думал умилостивить его, — я заметил, что у его спутницы подбит глаз.

— Куда идете? — спросил лудильщик, схватив меня закопченной своей рукой за ворот сорочки.

— Иду в Дувр, — пролепетал я.

— Откуда? — продолжал допрашивать лудильщик, еще крепче закручивая сорочку, для того чтобы я не смог от него вырваться.

— Из Лондона, — ответил я.

— Кто вы такой? Воришка, что-ли?

— Н-ет, — пробормотал я.

— Нет, чертенок?! Так знайте: начните только хвалиться своей честностью, я вас тут же убью на месте! — проговорил со свирепым видом лудильщик, грозя мне свободным кулаком и оглядывая меня с ног до головы. — Скажите, есть у вас деньги на полпинты пива? — спросил он, — Коли есть, так гоните сюда, пока я их сам не взял!

Тут я, конечно, отдал бы ему последние свои гроши, если бы не увидел, что женщина, глядя на меня, отрицательно качает головой и беззвучно, одними губами говорит: «Нет».

— Я очень беден, — сказал я, силясь улыбнуться, — у меня нет денег.

— А это что значит? — промолвил лудильщик, так свирепо смотря на меня, что я испугался, не видит ли он уж в моем кармане денег.

— Сэр… — пролепетал я.

— Это что значит? — повторил лудильщик. — На вас шелковый платок моего брата! Давайте-ка его сюда!

И он в один миг сорвал у меня с шеи платок и бросил его женщине. Та расхохоталась, как бы принимая это за шутку, и, бросив платок опять мне, снова кивнула головой и, беззвучно шевеля губами, сказала: «Уходите».

Не успел я последовать ее совету, как лудильщик с такой силой вырвал у меня платок, что я отлетел в сторону, словно перышко; затем, набросив этот платок себе на шею, он с бранью повернулся к женщине и кулаком сшиб ее с ног. Никогда не забуду я, как она свалилась навзничь и неподвижно лежала на каменистой дороге. Шляпка слетела с ее головы, а волосы стали серыми от пыли; не забуду, как, отойдя, я обернулся и увидел, что она сидит вблизи дороги на тропинке и обтирает концом шали кровь с лица, в то время как лудильщик преспокойно шествует своей дорогой.

Это приключение так напугало меня, что потом, когда мне попадался навстречу кто-нибудь из людей подобного рода, я, завидев его издали, сворачивал в сторону и ждал, пока подозрительный прохожий не пройдет подальше. Это случалось так часто, что даже замедляло мое продвижение к Дувру.