Давид Копперфильд. Том I

— Дорогой мои юный друг, — снова заговорил мистер Микобер, — я старше вас, и у меня есть жизненный опыт и… вообще есть опыт тяжелых переживаний… В настоящую ми нуту и до тех пор, пока что-нибудь не подвернемся мне, чего, надо сказать, ежечасно ожидаю, я могу только дать вам совет… и этот совет тем более ценен, что… одним словом, сам я никогда им не пользовался и потому… — тут мистер Микобер, до этого момента сияющий и улыбающийся, вдруг нахмурился и докончил: — стал тем жалким горемыкой, которого вы видите перед собой.

— Микобер, дорогой мой! — закричала его супруга.

— Да, стал тем жалким горемыкой, которого вы видите перед собой, — повторил мистер Микобер, уже забывшись и снова улыбаясь. — И вот мой совет вам, продолжал он: никогда не надо откладывать на завтра того, что можно сделать сегодня. Промедление — это вор, крадущий у вас время. Хватайте его за шиворот!

— Это было правилом моего покойного папы, — заметила миссис Микобер.

Для того чтобы его нравоучение оказало еще большее воздействие, мистер Микобер с наслаждением выпил стакан пунша и стал насвистывать народный плясовой мотив.

На следующее утро я застал все семейство Микоберов в конторе дилижансов и с отчаянием смотрел на то, как они занимают места наверху и сзади дилижанса.

— Да благословит вас господь, милый Копперфильд! — сказала мне миссис Микобер. — Никогда я не забуду всего этого, — вы понимаете, что я хочу сказать, — и даже не смогла бы забыть, если бы и захотела этого…

— Прощайте, Копперфильд, — проговорил мистер Микобер. — Желаю вам счастья и благополучия. Если в грядущие годы я услышу, что моя горестная судьба послужила вам предостережением, то буду знать, что я жил на свете не напрасно. Если же что-нибудь подвернется мне (в чем я почти уверен), для меня будет великой радостью улучшить ваше будущее.

Мне кажется, что, в то время как миссис Микобер со своими детьми сидела на задней скамейке дилижанса, а я, стоя на дороге, пристально смотрел на них, с глаз ее спала как бы туманная завеса, и она поняла вдруг, каким, в сущности, был я ребенком. Думаю я это потому, что она тут совершенно по-новому, по-матерински взглянула на меня. Знаком показала она мне, чтобы я поднялся к ней, и, обняв меня за шею, поцеловала так, как будто я был ее сыном. Едва успел я соскочить, как дилижанс тронулся, и теперь виднелись только платки, которыми они махали мне. Еще минута… и все исчезло. Некоторое время мы с сиротой простояли посреди дороги, рассеянно глядя один на другого, а потом, пожав друг другу руки, разошлись. Она, по всей вероятности, вернулась в работный дом св. Луки, а я пошел начинать свой тяжкий день в торговом доме «Мордстон и Гринби».

Но таких тяжелых дней я ни в коем случае не собирался проводить там много. Нет… Я решил бежать, уйти каким угодно способом в деревню, к единственной родственнице, какая только осталась у меня на свете, — к моей двоюродной бабушке, мисс Бетси, — и, разыскав ее, поведать ей все свои беды.

Сам не знаю, как такая отчаянная мысль пришла мне в голову. Но, придя в голову, она там крепко-накрепко засела. У меня далеко не было уверенности, что из этого плана выйдет что-нибудь хорошее, но тем не менее я твердо решил привести его в исполнение.

С той ночи, как эта мысль пришла мне в голову и не дала мне заснуть (после того как я узнал, что Микоберы уезжают из Лондона), я бесчисленное количество раз мысленно перебирал то, что рассказывала мне матушка об обстоятельствах, сопровождавших мое появление на свет. Бывало, я с наслаждением слушал этот матушкин рассказ и даже заучил его на намять. В нем бабушка являлась каким-то грозным существом, которое появилось совершенно неожиданно и исчезло бесследно. Но в рассказе этом была одна черточка, о которой я любил вспоминать, и она, вероятно, и пробудила во мне тень какой-то надежды на успех. Я никак не мог забыть, что матушке показалось, будто бабушка ласково погладила ее красивые волосы. Быть может, это ей только почудилось, но тем не менее я создал себе целую картину того, как грозная бабушка была тронута матушкиной юной красотой — красотой, которую я так живо помнил и так горячо любил. И вот именно эта черточка как бы смягчила все мои представления о грозной бабушке. Быть может, благодаря этому и зародилась в моем мозгу сначала мысль, а потом решимость обратиться к ней.

Так как я даже не знал, где обретается бабушка, то написал длинное письмо Пиготти и в нем, как бы между прочим, спрашивал ее, не помнит ли она, где обитает мисс Бетси, объяснив ей, почему меня это интересует: я-де недавно слышал, что какая-то Тротвуд живет там-то (я привёл какое-то название наобум), так не она ли уж это. Дальше в этом послании я написал моей няне, что мне очень, очень нужно полгинеи[31] и, если она даст мне эти деньги взаймы, я буду чрезвычайно ей благодарен; тут я еще прибавил, что впоследствии расскажу ей, для чего именно так нужны мне эти деньги.