Давид Копперфильд. Том I

При этом страшном намеке миссис Микобер бросилась на мимо своему супругу и стала умолять его успокоиться! Он зарыдал, но почти тотчас же утер слезы и, позвонив лакею, заказал ему к следующему дню на завтрак блюдо креветок и горячий пудинг из почек.

Перед моим уходом оба — и муж и жена — так настоятельно просили меня притти к ним пообедать до их отъезда, что я не в силах был отказаться. Я знал, что завтра вечером у меня будет много уроков, и потому сказал, что в этот день быть у них не смогу. На это мистер Микобер ответил, что завтра утром зайдет ко мне в школу, и мы тогда окончательно условимся относительно обеда на следующий день. Тут же он сказал мне о своем предчувствии, что ожидаемые деньги должны получиться утренней же почтой. Действительно, на другой день меня вызвали из класса, и в приемной я нашел мистера Микобера. Он сказал мне, чтобы я непременно приходил к ним пообедать, как было условлено, на следующий день. Когда я его спросил, получены ли деньги, он молча пожал мне руку и ушел.

В тот же вечер, выглянув в окно своей комнаты, я был удивлен и неприятно поражен, видя, что по нашей улице идут дружески, под руку, мистер Микобер и Уриа Гипп. У Уриа был вид человека, смиренно сознающего честь, которую ему оказывают, а тот, видимо, наслаждался сознанием, что может покровительствовать своему новому приятелю. Но еще в большое изумление пришел я, когда, явившись на следующий день на обед к ним в гостиницу, узнал от мистера Микобера, что накануне он ходил с Уриа к нему домой, где миссис Гипп угощала его коньяком.

— Вот что скажу я вам, дорогой мой Копперфильд, — начал мистер Микобер, — наш друг Гипп мог бы быть гениальным прокурором. Знай я этого молодого человека раньше, в критическое для меня время, то с моими кредиторами было бы покончено совсем иначе.

Я, в сущности, не понимал, как еще иначе могло быть покончено с кредиторами, раз они так и не получили от мистера Микобера ни гроша, но мне не хотелось спрашивать его об этом.

Также не решился я расспрашивать его и о том, много ли они говорили обо мне с Уриа и не был ли он вообще слишком откровенен с ним. Я боялся такими расспросами обидеть мистера Микобера, а особенно его жену, зная ее нервность и чувствительность. Но все время у них мне было как-то не по себе, да и потом мысль эта не раз беспокоила меня.

Обед был великолепный: сначала нам подали превосходную рыбу, потом кусок жареной телятины с почкой, поджаренные сосиски, куропатку и, наконец, пудинг. Было вино и крепкий эль. После обеда миссис Микобер собственноручно приготовила нам горячий пунш.

Мистер Микобер все время был очень весел и оживлен. Я никогда и не видывал его в таком чудесном настроении. Он так усердно прикладывался к чаше с пуншем, что лицо его начало сиять, словно покрытое лаком. Придя в сентиментально-веселое настроение, он провозгласил тост за город Кентербери, говоря, что им обоим с миссис Микобер было в нем уютно и удобно и он никогда не забудет проведенных здесь приятных часов. Вслед за этим мистер Микобер предложил тост за мое здоровье. Тут мы все втроем стали припоминать разные случаи из нашей совместной жизни: большинство этих случаев были разного рода продажи их имущества.

Затем я предложил тост за здоровье миссис Микобер, то есть, вернее сказать, я скромно обратился к ней со следующей фразой:

— Если вы разрешите мне, миссис Микобер, я с удовольствием выпью за ваше, мэм, здоровье.

Воспользовавшись этим, мистер Микобер произнес хвалебное слово своей супруге. Он заявил, что она всегда была его руководительницей, мудрой утешительницей, другом, и горячо советовал мне, когда придет пора жениться, остановить свой выбор именно на такой женщине, как она, если вообще подобная может еще найтись на свете.

По мере того как количество пунша уменьшалось, мистер Микобер делался все более и более веселым и общительным.

Миссис Микобер также пришла в восторженное состояние, и мы все трое затянули народную песню. Когда мы дошли до слон: «Дай мне руку, верный друг», то взялись за руки, а фраза: «Ступай прямым путем», нас совсем растрогала. Слоном, я никогда в жизни не видел никого в более веселом настроении, чем был в этот вечер мистер Микобер. Уходя, я горячо простился с ним и его женой, поэтому я совершенно не был подготовлен к получению на следующий день в семь часов утра письма, написанного, как было в нем помечено, накануне, в половине десятого вечера, то есть ровно через четверть часа после того, как я ушел от них.

«Мой дорогой юный друг!

Жребий брошен — все кончено. Скрывая терзавшие меня муки под маской болезненного веселья, я не сообщил вам, что всякая надежда на получение денег потеряна. Унизительные обстоятельства, о которых мне тяжко вспоминать, тяжко переживать и тяжко писать вам, заставили меня погасить свой долг хозяину этой гостиницы векселем, который я обязан уплатить через две недели по моему местожительству в Лондоне. Когда наступит срок, вексель этот не сможет быть оплачен. В итоге — полное разорение. Топор занесен, и дерево неминуемо будет срублено…