Давид Юм

Но есть еще одно существенное соображение. Сам Юм не остановился на уровне этического дескриптивизма, и развитие его взглядов в вопросах теории морали пошло совсем не в сторону неопозитивистского нигилизма. Ему все же пришлось выйти за пределы скептически-агностического ограничения этики, хотя разработать целостную теоретическую и нормативную концепцию он так и не смог. Наивысшим его достижением оказалась комбинация трех различных, хотя частично и взаимосвязанных друг с другом, этических мотивов: гедонизма, утилитаризма и альтруизма.

Гедонистический мотив в этике Юма наиболее тесно по сравнению с двумя другими связан с его агностицизмом. Следует считать добродетельным все то, что вызывает чувственное удовольствие, а порочным — все то, что несет с собой страдание, боль, горе. «…Добродетель различается вследствие того удовольствия, а порок — вследствие того страдания, которое возбуждает в нас любой поступок» (19, т. 1, стр. 625)[10] Субъект оказывается мерой своих собственных моральных оценок, причем субъект как чувственно-единичное, не социальное существо, как индивид, а не личность. Данная точка зрения была направлена против религиозного традиционализма и тем самым играла в то время относительно прогрессивную роль. Но и сам Юм чувствовал ее узость и недостаточность.

Поэтому он не ограничился ею и склонился к вариации на тему утилитаристской этики, высказываясь в том смысле, что морально благим будет все то, что полезно для человека, и тем более для всего общества в целом, а морально злым — все то, что для людей не только бесполезно, но и вредно. «…Обстоятельство полезности во всех случаях является источником похвалы и одобрения, и к нему постоянно апеллируют при всех моральных решениях относительно достоинства или предосудительности поступков» (19, т. 2, стр. 273–274). Полезное приносит удовольствие, но удовольствие не краткое, а длительное и устойчивое и не чреватое никакой печальной расплатой в будущем за мимолетные радости прошлого. Иными словами, утилитаристская позиция Юма — это как бы усовершенствованный гедонизм. Но не «разумный эгоизм», потому что, хотя Юм, как и Гольбах, убежден во всеобщности эгоистических чувств, но в отличие от последнего не верит в способность человеческого разума высказывать верные суждения по этическим вопросам и принимать обоснованные решения по ним. В Англии той эпохи были и другие мыслители утилитаристского склада, например Джон Гэй, но и они считали разум и эгоизм трудно соединимыми в практической жизни факторами, хотя данные понятия и могли бы быть в принципе согласованы в теории.

И наконец, Юм провозглашает альтруизм, переход к которому совершается через усиленное подчеркивание социальной полезности эгоизма и через утверждение, что общественный эгоизм есть твердая этическая норма. Добро в моральном смысле слова — это все то, что полезно для всех людей без исключения. Но Юм не рассчитывает на то, что путь к реализации морального добра лежит через распространение «разумного» понимания людьми того, что их всеобщая польза и выгода заключаются в их единстве, взаимопомощи и взаимной благожелательности[11], потому что в успешное и повсеместное распространение разума Юм не очень-то верит. Он уповает совсем на другое, а именно на автоматическое действие имеющегося будто бы у всех людей особого социального инстинкта, который он называет симпатией.

Этот инстинкт представляет собой чувство массового сопереживания, со-чувствия, которое потом переходит в чувство коллективизма; оформляется, закрепляется и усиливается этот инстинкт по законам ассоциирования. Созерцание счастья других людей пробуждает, согласно Юму, в сознании человека приятные переживания (о широкой распространенности чувства зависти Юм здесь забывает), а несчастья — переживания неприятные, гнетущие. Человек стремится к повторению приятных переживаний, и это стремление переходит у него в устойчивое желание радости и пользы всем окружающим лицам. В конце концов чувства человеколюбия «охватывают все человеческие существа» (19, т. 2, стр. 316). Впрочем, иногда Юм пишет о «симпатии» просто как об особом изначальном и непосредственном влечении среди других таких же влечений, свойственных человеческой природе (см. 19, т. 2, стр. 325).

Принцип «симпатии» был впервые введен в английскую этику Ральфом Кэдвортом и Ричардом Кемберлендом (см. 63а, стр. 211). Писали об этом принципе, как было отмечено, также Шефтсбери и Хатчесон, и они называли его прямо «моральным чувством». После Юма об этом писал А. Смит. «Симпатия» в сочинениях этих мыслителей выглядит подчас очень по-разному, однако во всех случаях она фактически затушевывает факт наличия глубокого классового антагонизма в буржуазном обществе, а в то же время — партикуляризма и индивидуализма в среде господствующего класса. Можно выявить и другие ее функции.