Давид и Голиаф. Как аутсайдеры побеждают фаворитов

Уайатт Уокер – баптистский пастор из Массачусетса. К Мартину Кингу он примкнул в 1960 году. И стал его правой рукой, организатором и мастером на все руки. Он был смутьяном – стройный, элегантный и интеллигентный, с тонкими, словно нарисованными карандашом, усиками и эксцентричным чувством юмора. Утром по средам он обязательно играл партию в гольф. Для него женщины всегда были «душа моя»: «Со мной нетрудно ладить, душа моя. Мне всего-то и нужно, что совершенство». В юности он вступил в Коммунистический союз молодежи, поскольку – как он частенько объяснял в своей саркастичной манере – только так черный парень мог познакомиться с белыми девушками. «В колледже, – пишет историк Тейлор Бранч, – он обзавелся очками в темной оправе, которые придавали ему вид задумчивого троцкиста»[42]. Однажды, когда Уокер читал проповеди в Питерсберге, маленьком городке в Вирджинии, он вместе с семьей и небольшой свитой в кильватере заявился в библиотеку, куда вход был разрешен только белым, с тем чтобы его арестовали за нарушение городских сегрегационных законов. Какой книгой он помахал перед собравшимися журналистами и фотографами? Биографией великого героя белого Юга, Роберта Ли, генерала Гражданской войны, возглавлявшего армию Конфедерации в войне за защиту рабства. Классический репертуар Уайатта Уокера. Он спокойно отправился за решетку за нарушение сегрегационных законов Питерсберга. Зато умудрился хорошенько ткнуть город носом в его собственные противоречия.

В Бирмингеме Кинг, Уокер и Фред Шаттлсуорт образовали триумвират. Шаттлсуорт, местный пастор, которого Клан никак не мог убить, уже давно служил олицетворением борьбы за гражданские права в Бирмингеме. Кинг был проповедник, милосердный и харизматичный. Уокер оставался в тени. Он не разрешал фотографировать себя рядом с Кингом. Даже в Бирмингеме многие люди Коннора понятия не имели, как выглядит Уокер. Кинг и Шаттлсуорт были наделены своеобразной безмятежностью. Но Уокер был не таков. «Если вы встанете у меня на пути, я пройду по вашим головам» – так Уокер описывает свой стиль управления. «У меня нет времени на “доброе утро”, “добрый день” и “как поживаете”. У нас тут революция в разгаре».

Однажды, когда Кинг выступал с речью в Бирмингеме, огромный белый мужчина запрыгнул на сцену и принялся молотить по нему кулаками. Сторонники Кинга ринулись ему на помощь, но, пишет Макуортер:

Они с удивлением наблюдали, как Кинг встал на защиту своего обидчика. Он мягко обнял молодого человека и, пока аудитория распевала песни Движения, начал рассказывать ему, что их дело правое, что насилие само себя уничтожает и что «они обязательно победят». После этого представил нападавшего собравшимся, словно тот оказался нежданным гостем. Рой Джеймс, двадцатичетырехлетний уроженец Нью-Йорка, проживавший в общежитии Американской нацистской партии в Арлингтоне, Вирджиния, начал всхлипывать в объятиях Кинга.

Кинг был моральным абсолютистом, не отступавшим от своих принципов даже под сильным давлением. Уокер любил называть себя прагматиком. Однажды, когда он стоял напротив здания суда в Северной Каролине, на него напал «человек-гора», двух метров ростом и под 120 килограммов весом.

Уокер не стал обнимать нападавшего. Он поднялся и пошел на обидчика. И каждый раз, когда очередной удар сбивал его с ног на ступеньки здания суда, Уокер поднимался и снова защищался. В третий раз, вспоминает Уокер, «он хорошенько меня приложил, почти до потери чувств. И я поднялся в четвертый раз. К этому времени, знаете, была бы у меня бритва, я бы его прирезал».

Однажды все трое – Уокер, Кинг и Шаттлсуорт – собирались читать проповедь перед полуторатысячной аудиторией в Первой баптистской церкви в Монтгомери. Но тут церковь окружила разъяренная толпа белых, угрожавших спалить здание. Кинг, впрочем, вполне предсказуемо, предпочел благородный и корректный выход. «Спасти этих людей в зале, – заявил он остальным, – можем только мы, лидеры, если сдадимся толпе». Шаттлсуорт, как всегда невозмутимый, согласился: «Да, если мы должны это сделать, давайте это сделаем». Уокер? Посмотрел на Кинга и подумал про себя: «Этот человек, должно быть, выжил из ума»[43]. (В последний момент подоспели федеральные войска и разогнали толпу.) Впоследствии Уокер тоже принял отказ от насилия, но всегда признавал, что подставлять вторую щеку ему не совсем свойственно.