Давид Бек

Дождь прекратился. Весеннее небо теперь было ясным, как зеркало, звезды улыбались. Буря утихомирилась, как капризный ребенок, который плачет, шумит, а через минуту успокаивается и снова улыбается.

Джумшуд и Агаси направились к лошадям, привязанным во дворе. Джумшуд поднялся на соседнюю крышу, где высился стог сена, стянул несколько охапок и бросил лошадям. Потом слуги присели на курятник и закурили.

Степанос все еще восседал на сундуке. Гарун сидел на корточках возле стены, не решаясь опуститься на мокрый пол. А хозяйка вычерпывала глиняным ковшом воду из лужи и выносила во двор. Двое ее детей, обнявшись, лежали прямо в грязи и прекрасно себя чувствовали. Их мать почти закончила свою работу. В комнате воды уже не было, но оставалась ужасная грязь, надо было вычистить ее. Босая, в подоткнутой до колен нижней юбке, мать прошлепала по грязи в переднюю, а через минуту вернулась, неся в подоле золу, и стала разбрасывать ее по полу.

Толстый слой золы вскоре впитал в себя всю влагу. Потом хозяйка расстелила на полу циновку, а поверх палас. Сиденье для гостя было готово. Несмотря на все эти приготовления, князь не пожелал сойти с сундука, сказав, что ему там удобнее. На палас сел Гарун. Его жена все еще кружила по комнате, не зная, чем бы еще заняться. Ей бы полагалось вымыть ноги, но об этом она и не подумала, только спустила юбку, закрыла голые икры и так, с грязными ногами, присела около детей. Один из них проснулся и стал плакать. Чтобы успокоить, мать влепила ему сильную оплеуху. Ребенок заревел пуще прежнего. От его крика проснулся второй и, не зная еще в чем дело, присоединился к брату.

— И его тоже успокой, его тоже, — сказал отец.

Мать и второго приструнила тем же порядком.

Князь Степанос с неудовольствием ждал, когда дети угомонятся, чтобы поговорить с хозяином. Тогда мать, наклонившись, что-то прошептала на ухо детям, и оба сейчас же замолчали. Широко раскрыв испуганные глазенки, они посмотрели на незнакомого человека и, как бесенята, нырнули в постель.

— Я к тебе по делу, Гарун, — заговорил князь Степанос.

— Ослепнуть мне, если вру, нет у меня ни медяка! — заговорил Гарун, решив, что к нему пришли за деньгами.

— Я сам принес тебе денег, — прервал его князь.

Морщины на лице Гаруна разгладились, в глазах зажегся алчный огонек, словно у голодного волка.

— Мне нужно несколько печатей. Я хорошо заплачу.

— Гарун твой слуга, ага. Но разве Гарун возьмет деньги, чтобы сделать печати для аги? — ответил старик, притворяясь бескорыстным.

— Печати должны быть на чужое имя, понимаешь?..

— Понимаю, — ответил еврей многозначительно — Но пусть не обижается ага, Гарун скорее отрежет себе пальцы, чем сделает такое.

— За каждую печать получишь по пять золотых.

Старик отрицательно покачал головой.

— Десять, — добавил князь.

Тот снова помотал головой.

— Пятнадцать.

— Нет, ага, дело не в деньгах. Хоть озолоти, не могу. Если бы мог, я бы даром сделал.

Он сказал, что поклялся не изготовлять фальшивых печатей. Как-то черт попутал его совершить такой грех, и с этого дня дела его идут из рук вон плохо. Наверное, господь прогневался, и потому подделка обнаружилась. Судья едва не вынес решение отрубить ему руку. Пришлось дать огромную взятку, и вместо руки ему отрезали только бороду. А для еврея это большой позор. Моисей велел не брить бороды. Чтобы иметь право ее носить, евреи платят особый налог персидским ханам. Прежде борода была у него очень длинная, а с тех пор, как обрили, плохо растет.

— Ну, так я ее сейчас удлиню, — сказал князь Степанос, приходя в раздражение.

— Как это?

— А вот так…

Степанос схватил Гаруна за бороду — кстати сказать, не такую уж короткую — и сильно дернул несколько раз. Еврей стукнулся головой о стену и запричитал:

— Вай! Вай! Сделаю, сделаю! Только отпусти бороду!

При виде такой расправы жена стала кричать и бросилась спасать муженька. Потерявший было сознание еврей пришел в себя и, не открыв еще глаза, выпалил:

— Сделаю, но не меньше, чем за двадцать золотых!

— Плут, ты же хотел сделать их даром! — рассмеялся князь Степанос.

— А моя борода, которую ты сейчас выщипывал, разве она ничего не стоит? — ответил старик, тоже смеясь.

Князь поразился его бесстыдству.

— И еще твой слуга отвесил мне пощечину, — добавил Гарун. — Тяжелая у него рука, будь он проклят…

Гарун говорил об этом так, точно был рад, что его побили. Золото помогло забыть боль. Он спросил, на чьи имена и какие нужны печати.

Степанос вынул из кармана пачку бумаг, на которых было проставлено около сорока печатей различной формы на разных языках. Были среди них печати епископов, архимандритов, князей, меликов и сельских старост, выполненные армянскими и персидскими буквами.

— Кое-что тут — моя работа, — сказал мастер, насадив на нос очки и внимательно просмотрев печати. — Однако нужен адский труд, чтобы в точности все скопировать.

Старик тут же подсчитал в уме кругленькую сумму, которую получит за изготовление сорока печатей и, не скрывая ликования, спросил:

— Пусть не гневается господин за мою смелость, но когда я получу свои деньги?