Давайте помечтаем о бессмертье

Хоронясь в дремучей траве.

А один среди вешнего луга

Вздумал

бренчать

на тетиве.

И на разных высотах струна

Отзывалась пока наугад,

И гуляла по ней стрела

Вверх и вниз, вперед и назад.

Так в культуре звучит и поныне

Древний лук, свиставший негромко.

И стреляет, ну хоть Паганини,

В людские сердца без промаха.

О МУЗЫКЕ, НО НЕ ТОЛЬКО

1

Когда объятый туманами Шуман

писал потрясающий свой «Карнавал»,

ему

по ходу темы

пришлось описывать маски.

Маска Шопена!

Шуман,

Растягивая пальцы на клавиатуре,

подобно змеиной пасти,

играет звездный ноктюрн,

в котором легко угадать

руку великого поляка.

Вот Паганини под маской!

Шуман за фортепьяно

дает ощущение скрипки

в изысканной

виртуозности

гениального

итальянца.

Но и в Шопене

и в Паганини

Шуман остался Шуманом.

Могучий массив основного звучанья

в глубинном подтексте

преодолевал

чудесное подражанье

поляку и итальянцу.

Но если иной тамбурмажор,

по клавишам барабаня,

берется

подражать

ноктюрнам и кампанеллам,

эти цитаты вмиг

нахлынивают океаном

и забивают бубен

несчастного джаз-бандиста.

Беркут, слетая с неба,

ввысь уносит барана,

но жадная ворона

запутывается

в его шерсти.

2

Когда великий Шуман

подсказывал свои ритмы

Чайковскому и Гуно,

Гуно

остался французом,

русским остался Чайковский.

Но горе лилипуту,

попавшему в паутину

звенящих золотом струн:

усваивая чужое,

становится он безродным,

безродным становится,

безликим.

ОДНАЖДЫ У ТЕЛЕВИЗОРА

В самый разгар симфонии — вдруг

У телевизора выпал звук.

Все так же сиял голубой экран,

В нем зрелище стало немым шумом.

Но, перейдя на беззвучную грань,

Оркестр вмиг заболел безумьем.

Дирижер прыгал, как шимпанзе,

Руками махал с идиотским видом;

Вон пианист истерику выдал,

Мчась по клавишному шоссе;

Дева из полотна Боттичелли

Арфу щипала во всю свою страсть;

Ростропович

ярился,

стремясь

Перерезать

горло

виолончели;

Тарелки, тарелки

одни на других

Зря хлопотали.

Флейтисты без шутки

Держали у рта немые гудки

и дули в них,

как

дураки!

Вихри волос. Напряженные мускулы.

Что за ужасная кутерьма…

Эй, скорее: стихов или музыки -

Мир без лирики сходит с ума.

ЖИЗНЬ

О, как обожал он жизнь!

В стихе завихрен, как в смерче,

Владел им особый джин:

Демон бессмертья.

Отлично демон служил!

(Не душу ль поэт ему продал?)

Поэт

огромно

жил:

Работал, работал, работал.

Как бык, работал… Как раб…

Как

четыре

негра…

Он строил воздушный корабль,

Каждая снасть из нерва.

Он каждое слово — на зуб,

Как проверяют червонец:

Они его правду несут,

Колоколами трезвонят.

Поэзии божество

Всходило из мощных прелюдий.

И мир услышал его,

Прислушались к песням люди.

Враги

давно

на дне.

А он все думал о смерти:

Возвыситься бы над ней

В граните, бронзе, меди!