Давайте напишем что-нибудь

А Эдуард зарыдает в когда-то красивый голос, и его когда-то благородное лицо исказит гримаса отчаяния.

В воображении Кунигундэ картина получалась величественная. Величественная, однако недостаточно кровавая. Размышляя о том, как исправить этот недостаток, Кунигундэ вспомнила о Сын Бернаре и решила, что будет неплохо, если Сын Бернар загрызет Эдуарда и разорвет его тело на мелкие кусочки. Сложив эти кусочки в подобие целого, Кунигундэ обратится к Эдуарду со следующими справедливыми словами:

– Посмотри, что с тобой стало! И так будет с каждым предателем.

Кунигундэ купила вареной колбасы, чтобы приманить Сын Бернара, и пошла по Змбрафлю, громко выкрикивая:

– Сын Бернар! Сын Бернар! К ноге!

Других команд собакам она не знала.

Мертвецы поглядывали на нее как на полоумную, а один сказал:

– Зачем же Вы так публично зовете Сын Бернара, когда всем известно, что он подпольщик? А в настоящее время он и вообще партизанит!

– Если всем известно, что он в настоящее время партизанит, то, может быть, известно и где он партизанит?

– Еще бы неизвестно! – ответили мертвецы. – Он партизанит в лесах.

Кунигундэ окрылило это сведение – и она полетела в леса. Летая над лесами и держа вареную колбасу поближе к земле, Кунигундэ неустанно выкрикивала:

– Сын Бернар! Сын Бернар! К ноге!

– Это как – «к ноге»? – вдруг услышала она из зарослей тута, откуда через некоторое время показалась лохматая голова Сын Бернара.

– О, Сын Бернар! – радостно воскликнула Кунигундэ, спустилась на землю и, отдав ему вареную колбасу, объяснила, что «к ноге» – это когда собака послушно идет рядом с хозяином, возле его правой ноги.

– Вас не дрессировали никогда, что ли? – удивленно спросила Кунигундэ.

Сын Бернар, доедая вареную колбасу, отрицательно помотал головой.

– Надо же! – еще больше удивилась Кунигундэ. – Вы производите полное впечатление дрессированного.

– И Вы такое же впечатление производите, – комплиментом на комплимент ответил Сын Бернар и спросил: – А Вы вообще-то кто?

Тут Кунигундэ во всех подробностях рассказала ему историю своей жизни – до того момента, когда она, проснувшись, поняла, что в структуре художественного целого все изменилось, и решила действовать.

– Давайте тогда действовать вместе, – предложил Сын Бернар, вытирая пасть всегда имевшейся у него белоснежной салфеткой. – Потому что мне одному трудно пускать поезда неприятеля под откос и взрывать мосты.

– Зачем Вы пускаете под откос поезда и взрываете мосты? – поинтересовалась Кунигундэ.

– Это все партизаны делают, – объяснил ей Сын Бернар.

– А если завтра все партизаны топиться пойдут, Вы тоже пойдете? – задала риторический вопрос Кунигундэ. – Поезда и мосты тут вообще ни при чем. Мне кажется, надо сделать государственный переворот, лишив Карла Ивановича, внутреннего эмигранта, правой руки, то есть Эдуарда. Вы загрызете Эдуарда и разорвете его на мелкие кусочки. И потом мы похороним его как собаку… извините! – обезвредим Карла Ивановича и передадим власть в руки Редингота. Тогда все опять будет как было.

– Как было уже не будет, – вздохнул Сын Бернар, не обратив внимания на дискриминирующую его подробность. – Редингот уже больше не возьмет власть в свои руки. Он очень изменился. Мы все изменились…

– Почему? – с болью спросила Кунигундэ.

– Потому! – тоже с болью ответил Сын Бернар. – Репрессии повсюду…

– Я не боюсь репрессий! – просто сказала Кунигундэ.

– Вы просто никогда не были репрессированы, – напомнил ей Сын Бернар. – Пройдите через это – потом говорите.

– А Вы, что – прошли?

– Лично я – пока нет, – стушевался Сын Бернар. – Но многие прошли, и многие из репрессированных уже сломлены.

– Мне кажется, что вы уже все сломлены, хоть пока и не все репрессированы, – мрачно заключила Кунигундэ. – Сломлены репрессиями, которым были подвергнуты другие. Эффективные такие репрессии… – ломают тех, против кого они направлены, а заодно и всех остальных. То-то, наверное, Карл Иванович, внутренний эмигрант, доволен… он на подобный эффект, небось, и не рассчитывал!

– Кто Вы, вообще-то, есть, чтобы нас судить? – Сын Бернар явно почувствовал себя задетым за живое и здоровое.

– Я Кунигундэ, – спокойно ответила Кунигундэ. – Падшая женщина, которая не то что репрессии прошла – которая огонь, воду и медные трубы прошла. – И, не заметив уважения в лице Сын Бернара, добавила: – На нас, падших женщинах, между прочим, вся мировая литература держится. Обычно это мы выводим человечество из интеллектуальных тупиков. Мы направляем и на путь истинный.

– Хотите сказать, человечество вам подчиняется? – недоверчиво, но почти с уважением спросил Сын Бернар, который время от времени ловил себя на том, что не понимает человечества.

– Конечно, подчиняется!

– Странно, – вырвалось у Сын Бернара против воли. – Вы ведь… Вы ведь падшая и не можете быть таким уж большим авторитетом!

– Наоборот, – возразила Кунигундэ. – Ко мне очень даже прислушиваются. Я, видите ли, кристально… до неприличия, то есть, честна. Не от природы честна, не подумайте! Просто я пала так низко, что могу позволить себе говорить одну правду.