Давайте, девочки

Они становились еще больше схожими, когда он строил их всех под свой эталон. Он самозабвенно обтачивал их, как скульптор, добиваясь сходства.

А когда уже почти обживались в его Системе и этим почти его покоряли, вдруг оказывалось, что он любил… только их юность, ею восхищался, возбуждая и в них ликование… Но возраст! Юность совсем не вечна… Они неотвратимо сходили с дистанции, уже совсем одинаковыми и по одной и той же причине: пора как-то устраиваться…

В каждой новой он, конечно, любил и всех прежних, никогда этого не скрывая, но больше всего он любил в них Ленку. С ее главным, поначалу еще не осознанным им преимуществом: она ушла, она успела уйти от него в свои семнадцать…

8

– Неужели вы так и не встретились? – спросила Малёк. – И не разобрались?

Они встретились в Варшаве, в начале перестройки, когда он, всегда невыездной – из-за биографии, впервые вырвался из совка (по чужому паспорту, в составе какой-то делегации, куда его воткнул председатель передового колхоза и герой его первой книжки, отпустив «под свою ответственность» на Варшавском вокзале на целых три дня).

Сегодня девушке, не знающей, кем был Ленин, невозможно объяснить, что такое «железный занавес», что такое невыездной. И как друзья Рыжука, взрослые дяди, поверить не могли, что он был за границей безо всякого присмотра. Целых три дня. И – даже! – в гостиницу селился сам, да еще с иностранной подругой… Солидным людям, выросшим в совковом вольере, такое казалось невероятным.

Ленка приехала на Варшавский вокзал и вышла из поезда, как ни в чем не бывало.

Всех денег, что ему поменяли – его месячной зарплаты – им едва хватило на один ужин. За остальное платила она, что для него было унизительно: он был известный советский публицист, она простой «капиталистический» библиотекарь. А ведь они вместе начинали – с того, что обчищали в Вильнюсе телефоны-автоматы. Ленка делала вид, что звонит, и поглядывала за атасом, а он струной с крючочком ковырялся в аппарате, вытаскивая пятнашки. Они набирали три рубля ей на маникюр…

В Варшаве он психовал, она плохо его понимала и пыталась успокоить: лучше бы она молчала – с этой ее снисходительностью…

Он залепил ей оплеуху за все. Что было, конечно, лишним. Она заплакала и не ушла. Она второй раз в жизни от него не ушла. Первый раз в майский снегопад, он этого не заметил, еще не умея оглядываться, а во второй раз ему уже ничего от нее не было нужно.

Она сказала:

– Ну вот.

И добавила:

– Это глупо.

Она знала, что он любил ее тогда. Ее больше никто никогда так не любил. А толстый Витаутас уже умер от ожирения, оставив ей недостроенный дом и сына.

Но он влюблен был в ту, единственную. И никогда – в другую. К женщине, сошедшей к нему на Варшавском перроне, это никак не относилось. К ней он ничего не испытывал, кроме дружеского тепла и немножечко ностальгии.

9

– Это ужасно, – сказала Малёк. – Какие же мужики негодяи…

Рыжюкас не возразил. Наставник – а именно наставником он себя с нею чаще всего ощущал, – не должен лакировать действительность: если ей повезет, ее избранник не будет «подонком» и, нося ее на руках, не заметит, что с нею проделают годы…. Когда повезет, большого ума не надо… Но на везенье глупо рассчитывать, лучше быть готовой к худшему.

– Тогда мне тоже надо уйти, – подвела черту Маленькая. – Мне ведь уже перевалило за девятнадцать.

Она посмотрела на себя в зеркало и горестно вздохнула. Так вздыхают старушки на лавочке, когда переваливает за девяносто.

Рыжюкас вгляделся в ее отражение. Похоже, не очень перевалило. Но ему нравилось ее поддразнивать:

– Конечно, тебе пора обрываться, и побыстрее…

Она вспыхнула, поднялась. Да хоть сейчас! Как бы не заметив ее решимости, он продолжил:

– Чтобы скорее вернуться. Как любит повторять наш школьный друг, а ныне ба-а-а-лыпой финансист Мишка-Хитрожоп: раньше сядешь, скорее выйдешь.

Она передернула плечами:

– Ты так говоришь, будто к тебе все возвращаются…

– Зачем же?.. Отрезанный ломоть… Да и место обычно уже занято… Свято место пусто не бывает… Хотя некоторые сожалеют и готовы бы вернуться…

– О чем же это они сожалеют?

– Не всем нравится то, что с ними происходит потом…

10

Они сидели в большом зале кафе «Неринга» за столиком у окна.

Он давно собирался сводить ее сюда. Все-таки это было самое знаменитое кафе во всем Советском Союзе.

Только что он уверенно, как опытный гид, провел ее мимо цветного фонтанчика в баре в большой зал с фресками по мотивам литовского эпоса на стенах, где решительно направился к одному из столиков на подиуме вдоль окон. Во время ремонта здесь все восстановили до мелочей. И поход сюда впрямь стал очередной экскурсией в его юность.