Давайте, девочки

Вернувшись домой, Рыжюкас посмотрел на ходики на стене. Была только четверть девятого. Вечерами он никогда не работал. Но до прихода калиниградского поезда оставалось еще больше пяти часов. Чтобы как-то убить время, он порылся в ящике, нашел коробочку с лентой и, провозившись совсем недолго, заправил ленту в машинку. Она, конечно, тоже подсохла, но только вначале, и вскоре буквы на бумаге стали достаточно четкими. Чертыхаясь из-за клавиш, которые западали, он вывел наконец название и давно сочиненную им первую фразу:

ВЕРНУТЬ КОРОЛЕВУ

Это было давно, даже трудно представить, как давно это было…

Посмотрев на страницу, он еще с минуту помедлил… Потом что-то тренькнуло и потихонечку, строчка за строчкой, начало продвигаться. Как у печника, который, долго примеряясь и пристраиваясь, кропотливо вывел угол, потом первый ряд и погнал наконец кладку, уже не разгибаясь…

Впервые в жизни он начал и закончил работу в один присест.

Разумеется, это была уже не повесть и, тем более, не роман. Никому – брат прав – кроме автора, это не интересно… Хотя дело вовсе не в том, что наговорил ему старший брат, потому что если следовать его советам, выбрав из них главный, то нужно и впрямь удавиться. Но увидев наконец, что, сколько бы он ни упрямился и ни упирался, юношескую повесть ему не вытащить, он и придумал разделаться с ней, уместив все на нескольких страницах, оставив только суть.

Работа над киносценариями приучила: если история есть, она может быть рассказана несколькими словами. Если истории нет – словоблудие не спасает. Он перечел все только что написанное, безжалостно чёркая. Переписал набело, снова выправил и переписал. Потом перечитал снова и понял, что он ничего не хочет добавить или изменить.

Однажды что-то подобное он проделал с монографией своего друга профессора экономики Макса. Тот попросил пройтись по тексту на предмет прояснений и сокращений. Самый талантливый в республике политэконом, он вложил в четыреста листов монографии итог размышлений всей жизни. Он хотел разобраться с основными противоречиями социализма и по примеру учителя всех советских политэкономов и автора многопудового «Капитала» написал «Социал». Рыжюкас пропыхтел над рукописью две недели. Потом пришел к Максу и выложил ему на стол полторы страницы.

– И это все? – удивленно спросил тот.

– Это все. Извини, но больше здесь, – Рыжюкас показал на объемную рукопись, – нет ничего.

Макс обиделся. Потом прочел эти полторы страницы. Долго молчал, насупившись. Поднял голову обескураженно:

– Неужели у нас за душой и впрямь всего так мало?

9

Пожалуй, и впрямь было немного, подумал он сейчас. Разве что и набралось, так вот еще – на пару страничек «сиреневого тумана».

Жили, казалось бы, славно. А оглянуться – так ничего и не осталось, кроме, как с глухим упрямством уговаривать себя, что жили все замечательно. Да, мол, и глупо, и наивно, и впотьмах, но ведь и радостно. И нечестно теперь выбрасывать из песни слова. Такое было время.

Хотя, на самом деле, время тут ни при чем…

Люди всегда так жили и сейчас живут. Та же Маленькая – вона бултыхается в своем болотце, в своих «несмешных» терзаниях и проблемах… Возвышенная Любовь, преданность, измена… Человеку, хотя бы в юности, как живительный воздух, необходим сиреневый туман… Ей, что ли, этот опус и посвятить?..

Еще раз просмотрев страницы, Рыжюкас понял, что с его Первой Любовью, по крайней мере, на бумаге, у него покончено. Получилось похоже на прощальный спич. Может быть, завещание?..

Но уж чего человеку совсем не нужно, подумал он, как бы уговаривая себя не вышвырнуть все написанное в корзину, – так это умнеть и взрослеть прежде времени. И раньше поры открывать глаза на прозу жизни, тем более, на ее скучную правду.

Сиреневый туман – далеко не самое худшее из того, что нам было отпущено. С какой бы иронией и как бы скептически мы к нему не относились. И не так уж это мало.

Сложив листки вдвое, чего тоже никогда раньше не делал, он отыскал в ящике стола пожелтевший фирменный конверт Агентства печати Новости, где когда-то работал собкором, и затолкал их в него.

Он и подумать не мог, что это последнее, что он в жизни напишет…

Рыжюкас надел плащ, посмотрел на себя в зеркало, поднял воротник и вышел на улицу.

Моросил дождь.

Хотелось вина и арбузов.

Глава двенадцатая ВСЕ КАК ВСЕГДА

1

В кафе мест не было.

Сумасшедший город! В нем стало раз в тридцать больше кафе, баров, ресторанов, а попасть никуда невозможно. Даже в будний день. Непонятно, когда эти люди работают.

Порывшись в кармане и обнаружив монету в два лита, Рыжюкас мелко забарабанил ею по толстому стеклу входной двери. Швейцар, понуро сидевший в кресле у гардероба, услышал презренный звон, встрепенулся. Рыжюкас поднял вверх указательный палец, что могло означать одновременно: я один и мне только наверх, где бар. Швейцар вскочил и учтиво откинул скобу с дверной ручки.