Давайте, девочки

Не совсем понятно, правда, что именно он имел при этом в виду – школу или подсобку в механическом цехе, потому что и с завода его вскоре вытурили «за грубое нарушение правил техники безопасности и режима предприятия». И все Трудовое Воспитание, им полученное, свелось к навыку управления ручной тележкой, на которой он подвозил в цех металлические чушки.

7

Самостоятельно толкать тележку не вполне совершеннолетнему Генсу не полагалось. И приходилось работать с дылдой-напарником, как две капли воды похожим на «клауса»-гармониста с давних танцулек под лампочкой-времянкой. В подсобке его прозвали Килой, признав тем самым абсолютную исключительность доброго килограмма его первичных мужских признаков, болтающихся между ног. Однажды он их прямо в подсобке продемонстрировал, предварительно возбудив, так как на спор должен был стоячим членом удержать на весу полное гаек ведро. Что и проделал с гордостью дегенерата и к полному восторгу ржущих от удовольствия мужиков.

Исключительная мощь этого коромысла легко открывала Киле дорогу к сердцам работниц заводской столовой, которых он любовно называл бахурами. Предпочтение Кила отдавал поварихе Руте с солидным стажем и не менее солидными объемами. «Возьмешь в руку – маешь вещь», – вздыхал он после обеда, сыто и мечтательно отрыгнув. Рыжук глядел на огромные лопаты его передних конечностей, с содроганием представляя размеры этих «вещей».

Кила издевался над ним как хотел, превратив пребывание малолетнего напарника на работе в абсолютный кошмар. И продолжалось это до тех пор, пока однажды, вспомнив уроки Витьки Отмаха, прикинув, что бокс здесь может гарантированной победы и не принести, Гене прибегнул к техническим способам постоять за себя. Однажды он подкараулил разодетого Килу, торопившегося на свидание с очередной бахурой. Разогнав под уклон тележку с ветошью, на которую напарник, как всегда, тут же вскочил на халяву прокатиться, Рыжий отправил ее прямо в ворота «участка старения» – сарая, где было темно и жарко, как в духовке, только сыро и невыносимо воняло. Там станины будущих станков выдерживались, ржавея в агрессивной среде под дождем из смеси соляной и азотной кислоты…

На ошалевшего Килу, выбравшегося оттуда на карачках и в лохмотьях, стоило посмотреть. В руке он почему-то держал ботинок, головой тряс, как вытряхивают воду из уха, а говорил Рыжуку тихое и уж совсем запоздалое: «Рас… сши… бешь, дур-ри-ри-ла!».

8

В кабинете директора завода ему пришлось в письменном виде изложить свои объяснения по докладной старшего мастера механического цеха Федоровичуса.

– Катиться вниз легко, – назидательно сказал директор под конец их душеспасительной беседы. – Гораздо труднее подниматься… Я бы на твоем месте, – сказал он, явно симпатизируя упрямо нахохлившемуся Рыжуку, – все же попробовал жить как-то по-новому, посчитав случившееся досадным недоразумением…

Рыжук тут же искренне раскаялся, он уже готов был немедленно попробовать жить по-новому. Ну, «как мечтают и поют»…

Но не сложилось.

– Ну что, допрыгался? – ехидно спросил его старший мастер Федоровичус, поджидавший в коридоре.

Рыжук сокрушенно кивнул. И вдруг, неожиданно для себя, непривычно деловым тоном сказал:

– Товарищ Федоровичус, директор просил напомнить вам, что завтра День Парижской Коммуны.

Старший мастер Федоровичус зашел в приемную, сунулся к двери, потоптался, но, видимо, раздумав, вышел. Он был человеком ответственным и на предприятии отвечал за оформление территории.

Назавтра утром заводские корпуса были разукрашены флагами и транспарантами, чем заметно выделялись среди буднично серых и мрачных производственных зданий вокруг. А к обеду, раньше даже, чем флаги успели снять, Рыжук был свободнее, чем любой бывший узник Бастилии.

Приказом директора его освободили от «занимаемой должности» с записью в трудовой книжке «по собственному желанию». Правда, за книжкой Гене Рыжук не зашел, посчитав не вполне приличным засчитывать себе в трудовой стаж эти «досадные недоразумения».

9

Часа через четыре умытый, посвежевший – в белоснежной крахмальной визитке под справленным с первой получки черным полусмокингом с атласными лацканами, звонко цокая подковками на каблуках наимоднейших туфель «джими», Гене шел в Город.

Кто сейчас помнит, что белые крахмальные рубашки считались неприличными и оскорбляли достоинство обывателей даже сильнее, чем беспредметная живопись и буги-вуги! Рыжук же щеголял не просто белоснежной рубашкой, а сшитой по заказу визиткой – с заостренными уголками воротничка, которую он собственноручно (несмотря на издевательские подколки друзей) крахмалил, для чего разводил в эмалированном тазике густой клейстер и намазывал им ворот и манжеты. Еще влажной он отглаживал визитку раскаленным утюгом: если поднять за манжет, рубашка должна коробом удерживаться на весу.