Давайте, девочки

Вот и в сексе у женщин вдруг проявляется дремучесть, как тот свет в концертном зале. Когда они включают сознание и о чем только не думают… кроме ебли. И оказываются «слишком умны», чтобы отвязаться, а уж тем более кончить.

– А если полезло в голову? Что же тогда – удавиться?

– Потушить свет в голове и зажечь его в спальне. Настроить себя на бесстыдство. Понять, что в постели позволено все… И ни за что не давать мужику заподозрить тебя в фальши, спрашивая в постели, который теперь час… Ты представить не можешь, как бесстыдные действия могут заводить и доставлять наслаждение… И каких высот можно достичь, подымаясь по этой лестнице шаг за шагом…

От этой страстной тирады она неожиданно сникла. Потом тихо спросила:

– А тебе не бывает страшно? Ну, когда заходишь слишком далеко. И становишься совсем животным…

Он почувствовал, что необходимо приостановиться. Она его слишком не понимала. И тут нахрапом не возьмешь. Надо как-то понятнее и убедительнее. Да не про вседозволенность и постельное бесстыдство – это от них сейчас и в школе не скрывают.

– Знаешь, – сказал он, – каждая женщина – ив этом я убежден, – хоть однажды в жизни должна дойти в сексе до вершины. Испытать все, раствориться, стать самкой, животным – без мыслей, осторожности, страхов, идеалов, вообще любых инстинктов, кроме одного – чтобы почувствовать себя сплошной, откровенной и огромной, все заглатывающей вагиной…

– Зачем? – спросила Маленькая, не скрывая ужаса.

– Чтобы понять, что это такое. Чтобы увидеть край. И заглянуть в него. – Он помолчал. – А дальше это уже ее проблемы. Отступить, вернуться, броситься или забыть навсегда, как кошмарный сон…

– Разве человек не может быть счастлив без этого? Просто от возвышенной любви.

Про это он уже проходил. И сейчас готов был, как всегда, взорваться.

– В том и беда, что может, – неожиданно для себя сказал с досадой.

Прислушавшись к своему голосу, как к эху, Рыжюкас задумался.

– Я даже не знаю, – сказал он вскоре, абсолютно погасив уверенно наступательный тон, каким он обычно наседал на непонятливых воспитанниц, – раньше знал, а теперь совсем не уверен.

Действительно, впервые в жизни подумал Рыжюкас, поди тут разберись – кто более счастлив. Тот, кто все познал и поднялся к Вершине и даже ее покорил, или те, кто вообще не подозревают о существовании всех этих радостей… Телячья жизнь – это тоже ведь своего рода счастье… Хотят жить без этого? Нравится прозябать в утлом сарайчике, пожевывая пресную соломку? Пусть. Счастье коровы – это счастье коровы, и зачем ей давать ощущение полета, если ей и без этого хорошо? «К чему стадам дары свободы? Их нужно резать или стричь»…

– Если человек, к примеру, – он решил свести мысль к простому сравнению, – не любит купаться и не научился плавать, он может и не знать, что он беднее других, что одной радостью в жизни у него меньше… Раньше я всех неумех хотел научить и плавать, и танцевать в постели, но теперь к этому как-то поостыл…

Помолчав, Рыжюкас погладил Маленькую по головке. К слову, в первый и последний раз за все время знакомства.

– Наверное, я слишком постарел…

– Кто? Ты?! Что-то по тебе этого не видно…

– Во всяком случае, больше никого учить я не собираюсь.

– Но меня ведь ты научишь?

– Только чуть-чуть…

5

Он таки сумел добиться ее оргазма, за эти трое суток «ловко угадав» и выпытав все необходимое признания: никогда не кончала, «ни с одним пацаном», а вот сама с собой, наедине иногда может, хотя и страшно – «как умереть».

Все с ним она и проделала как наедине, когда он ее отвлек, успокоил, приласкал, уговорил, а потом, доведя до исступления, помог достичь результата сначала пальцем, потом языком.

Но что – один раз?! Да и было это лишь в первые три дня, в самом начале…

Слишком мало, чтобы запомнилось, чтобы к этому потом ее потянуло.

6

И только после Сени он вернулся к этой теме. Когда увидел, что и с сенями ей это ни к чему.

– А знаешь, почему тебе от нас ничего не нужно? – спросил он. – Хотя в поезде тебе, похоже, действительно было клево, как ты тогда говорила… И потом, у сестры – тоже…

Она глянула на него, но уже без прежнего любопытства.

– У тебя нет позитивной памяти…

– Это что – такая болезнь? – спросила она, но не обеспокоено, а раздраженно.

– Это – дикость. Нельзя, чтобы как кошка: отряхнулась – и пошла дальше, все позабыв.

– А что ты мне прикажешь помнить?.. – Она повела плечами. – Что было, то было, прошло…

Она отчаянно все крушила. А он еще упрямился, все еще диктовал, что-то пытался склеить:

– Нужно вспоминать. Ну хотя бы тот единственный раз, когда у нас все получилось и ты так классно кончила… Так вспомни об этом, ложась спать. Представь подробности, только поконкретнее, сладострастнее, побалуй себя пальчиком, попробуй возбудиться на том, что тебя тогда больше всего завело. В этом и фокус – поконкретнее вспомнить. Завестись и захотеть, наконец, повторения…

– Только не с тобой, – сказала она сухо.