Давай сыграем в любовь

У входа в подъезд стояла машина полиции, рядом с ней, озираясь по сторонам, курили двое полицейских из сопровождения. Оба в бронежилетах, шлемах и с автоматами. Сейчас вышел строгий приказ об усилении всех подразделений. Нападения на полицейские патрули случались и днем, и ночью. Как раз неподалеку, буквально у ближайшего дома по Римского Корсакова толклась группа подозрительной молодежи. Леха еще на подъезде к адресу кивнул в их сторону.

Мы быстро поднялись на третий этаж. Обычный помойный подъезд медленно разваливающегося дома.

Дверь в квартиру охранял третий страж порядка. При виде нас он лишь коротко кивнул и поправил ремень автомата на плече.

На входе в квартиру нас встретила вонь. Думаю, если бы я не курил в тот момент, у меня бы закружилась голова.

Коридор при входе имел зеркало. Большое такое – в нем сразу отразилась моя небритая рожа. Хреновое зрелище.

Дальше был проход в небольшую кухню, а затем спальню. Я даже отсюда видел окровавленное тело на белых простынях.

Над трупом вертелись эксперты. Один брал какие-то пробы с бурых от крови простыней и одеяла, другой фотографировал что-то в углу, рядом с тумбой. На все это взирало большое окно с оборванными занавесками: на стеклах помадой были написано – Прости.

Сама усопшая была раздета донага, руки и ноги раскинуты в сторону. Вся кожа убитой была исполосована, причем если приглядеться, можно было увидеть некоторый логически завершенный рисунок в полосах и завитках… Орнамент, что ли?

На уровне живота – огромная рана, рядом с лобком торчала рукоять оставленного в теле ножа.

Глаза девушки были плотно закрыты, а во лбу зияло пулевое отверстие.

Интересно, веки несчастной не были плотно зажмурены. Будто все время экзекуции девушка спокойно спала…

Активно раскуривая сигарету, я приблизился к трупу поближе. Пальцы и ладони умершей были все в засохшей крови, словно…

Я отвернулся от мертвой. В принципе, визуально – это вся информация. Гораздо больше могла рассказать обстановка и различные предметы в комнате.

– Хопко Алиса Валерьевна, двадцать четыре года от роду, коренная жительница нашего города. Проживала по адресу регистрации, то бишь здесь… – монотонно забормотал Леха за моей спиной. Видимо, нашел паспорт, теперь изучал его.

– Род занятий? – спросил я, рассматривая трюмо. Зеркало на нем было разбито, вся косметика разбросана. Не тронуты были только открытки со смазливыми мишками и прочей ерундой.

Я взял одну из них в руки, посмотрел. Никаких дополнительных слов, кроме тех, что напечатаны. Число. Подписи нет.

С другими тоже самое.

– Пока непонятно. Вроде бы где-то училась, но то ли бросила, то ли… Надо будет опросить знакомых, друзей, изучить телефон. Да и тут еще куча всяких бумаг.

Я начал просматривать ящики в трюмо. Там лежала огромная куча какой-то бумаги, рисунки, письмена. Я кивнул на них Лехе, но останавливаться не стал. Чувствую, что где-то лежало нечто более важное. Тем более, что опытному следователю я здесь только помеха.

В шкафу с двумя стеклянными створками, расположенном напротив кровати, битком пылились книги: Сартр, Руссо, Достоевский, Толстой, Ницше, какие-то современные новеллы и женские романы, стопка журналов Вокруг Света разных лет, накиданных без всякой периодизации.

После шкафа, у окна были прибиты две полки. На них покоились тетради, школьные или студенческие. Там же лежала черная книжка с золотыми буквами на корешке: Дневник.

Я взял его и открыл наугад страницу где-то в середине:

"Пишу тебе снова. Не хватает слов, чтобы…"

Перевернул следующую страницу:

"Чудесный день! Самый лучший на свете! Я обожаю тебя, ведь…"

Страница ближе к концу:

"Зачем ты так со мной? Неужели…"

Понятно.

Хотел было закрыть и вернуть дневник на место как неожиданно увидел запись на самой первой странице:

"Давай сыграем в любовь?"

– Что-то нашел? – поинтересовался Леха, разглядывая вытащенные из ящиков трюмо рисунки.

– Да, есть… интересное, – последовал мой задумчивый ответ, и я показал ему дневник. – Возьму на пару дней, если не возражаешь? Потом оформишь протокол повторного осмотра…

– Косяк, – поморщился Леха. – Сразу внесу все, просто руки до дневника дойдут через пару дней.

– Хорошо. Если тебе все еще интересно мое мнение, это самоубийство.

– С пулей в башке? – удивленно дернулись брови Лехи. – Что-то я не вижу ствола рядом.

– Стреляли уже после. Думаю, на ноже отпечатки самой Хопко. Предполагаю, весь этот кошмар она сделала с собой сама, причем… с любовью. Она тем самым что-то показывала человеку в этой комнате. И он сидел вот здесь, на стуле рядом с трюмо.

– Хорошо, мы изучим эту версию, – по лицу друга было понятно, что он в замешательстве.

Мне неожиданно стало трудно дышать, затошнило. Я чуть ли не пулей выбежал на улицу.