Давай притворимся, что этого не было

К счастью, когда тусуешься с наркошами, в конечном счете непременно натыкаешься на идеального барыгу, и для меня таким стал Трэвис. Это был длинноволосый блондин за двадцать, который жил вместе с родителями. Казалось, он всегда знал кого-то, у кого были наркотики, однако почти никогда не принимал их сам, что делало его не таким уж и настоящим барыгой, но каждый раз, когда нам с друзьями была нужна травка, мы звонили ему, потому что больше нам достать ее было негде. Он был скорее посредником, оберегавшим нас от встречи с «настоящими барыгами» – в нашем представлении это были здоровенные злобные чернокожие с проколотыми ушами и пейджерами, которые непременно бы нас засмеяли. До смерти. В моем представлении все озлобленные чернокожие были отморозками, которые таскают с собой ножи с откидным лезвием и у которых бывают имена вроде «Чарли Петарда». (На самом деле тогда у меня не было ни одного знакомого чернокожего, что должно быть и так понятно, если судить хотя бы по одному этому абзацу.)

У одного моего знакомого был дом в пригороде, и он предложил устроить у него небольшую ЛСД-вечеринку для меня и еще нескольких людей из нашего круга, которые тоже никогда раньше не закидывались кислотой. Так что мы позвонили Трэвису и попросили его привезти столько кислоты, чтобы ее хватило на нас шестерых. Трэвис приехал и сказал, что наркотики в пути, и где-то пятнадцать минут спустя подъехала машина доставки пиццы. К двери подошел курьер с грибной пиццей и неразрезанным листком, пропитанным кислотой. Курьер, которому было под двадцать, был ниже меня где-то на полметра, и кожа у него была белая-пребелая, хоть серьги и пейджер у него и были (что было весьма впечатляюще, так как дело было в начале девяностых, – хотя, наверное, пейджер ему был нужен лишь для того, чтобы принимать заказы на пиццу). Звали его Джейкоб. Позже Трэвис рассказал мне, что кто угодно может покупать у Джейкоба кислоту, если назвать «кодовую фразу», когда звонишь заказать пиццу. Тогда я думала, что это что-то в духе «Плаща и кинжала», например: «Одну пиццу с пепперони без корочки» или «Большой сырный хлеб, и птицы пролетают в полночь», но на самом деле нужно было, наверное, просто сказать: «И попросите Джейкоба принести кислоты», потому что, по правде говоря, с воображением у них у всех были проблемы.

Джейкоб продал Трэвису кислоту по четыре доллара за дозу, а потом Трэвис провернулся и продал ее нам по пять долларов за дозу, что было немного нелепо, да и прибыль получилась у него мизерная. Мы закинулись кислотой, и Трэвис сказал, что если накинуть ему еще десятку, то он останется и присмотрит за нами, чтобы мы случайно не отрезали себе руки. Я ни капли не беспокоилась по этому поводу, пока он об этом не упомянул, но теперь мысль была посеяна у нас в головах, и я ни капли не сомневалась, что как только он уйдет, мы все начнем дружно отрезать себе руки, так что я протянула ему десять баксов. Трэвис предупредил нас, что если нам вдруг покажется, будто соседские коты мысленно нам угрожают, то, скорее всего, это не так. А еще он попросил нас не пялиться на солнце, потому что от этого мы ослепнем (что, может, и оказалось бы полезным советом, не будь на часах десять вечера).

– Оседлайте зверя… не позволяйте зверю оседлать себя, – посоветовал нам наш мудрец.

По правде говоря, я переживала, что кислота и вовсе на меня не подействует. Я уже курила травку до этого, однако так и не почувствовала полного головокружительного прихода, про который мне все так красочно рассказывали. Я испытала все возможные побочные эффекты, но кайфа – почти никакого. В то время как мои друзья, развалившиеся в мягких плетеных креслах, были погружены в безрезультатные поиски рифмы к слову «апельсин», я слопала целую коробку печенья и начала загоняться, что соседи вызвали копов.

«ШМАПЕЛЬСИН!»

завопила я, судорожно брызгая освежителем воздуха, чтобы скрыть запах.

– Шмапельсин рифмуется с апельсином. А теперь помогите мне кто-нибудь подпереть дверь холодильником!

Никто мне так и не помог.