Давай попробуем вместе

В строгом черном платье она смотрится превосходно, будто с обложки журнала. Только испуганные глазищи на пол-лица – словно у абитуриентки перед первым экзаменом. Но и мои старики малость взволнованы. Отец долго трясет Верину руку, после неловко всовывает торт и три хрупкие розовые гвоздички. Вера и то и другое прижимает к груди. Я пытаюсь отнять презенты, но напрасно стараюсь. Вера к ним будто приклеилась. Мама сдержанно роняет избитые вежливые фразы о чудесном солнечном дне и переполненном метро. Вера энергично кивает, на ее щеках рдеют лихорадочные пятна.

– Замечательный у вас район, – старательно поддерживает разговор отец. – Парк рядом.

– Да, парк…

– А дома какие красивые строят!

– Да, – соглашается Вера, – дорогие.

Я, наконец, высвобождаю торт и надломленные гвоздики из судорожных Вериных объятий. Мы заходим в комнату.

– Какая у вас чистота… – одобрительно оглядывается мама. – Слава сказал, вы в детском саду работаете. В группе, наверно, все блестит. Вы там сами убираете?

– Вообще-то у нас нянечки… Но я в своей группе сама. Мне нетрудно. А двести рублей тоже не лишние…

В маминых глазах мелькает одобрение. В этот момент появляется Мишка. Повисает тишина.

– Ну, здравствуй, гимназист, – бодро приветствует его мой отец. – Это тебе. – И протягивает пенал с пестрым мотоциклом на крышке. – Учись на пятерки. Обещаешь?

– Спасибо, – с достоинством отвечает Михаил. – Обещаю. А почему вы так долго не приезжали? В Америке были?

– Почему в Америке? – поднимает брови мама.

– Извини, – серьезно отвечает отец. – Теперь будем часто видеться. Если, конечно, пригласишь.

Мама разглядывает Мишкины рисунки на стене.

– Это ты сам рисовал?

– Сам, а кто же? – удивляется в ответ Михаил. – Я еще крепость сделал из конструктора. Огромную. С башенками, бойницами, как настоящую. Только мама попросила ее разобрать. Она мешала пылесосить.

За спиной моих родителей Вера делает Мишке страшные глаза.

– Слава, когда был маленьким, тоже обожал строить, – согласно кивает мама. – Однажды, когда мы были в Крыму, они с отцом соорудили большущий замок из песка. Ты, наверно, не помнишь, Слава?

– Я помню.

– Неужели? – Мама недоверчиво качает головой. – Тебе тогда было лет пять или шесть…

– Ты еще сказала: «Ничто не вечно».

– Я так сказала? – удивляется мама. – Честное слово, не помню.

– А я помню.

В неловкой тишине все снова глазеют друг на друга. Я начинаю жалеть, что затеял дурацкие смотрины. Вера была права, все это совершенно ни к чему.

– Я же не познакомил вас с Дуней! – всплескивает ладошками Мишка.

– С кем? – вздрагивает мама.

– С моей морской свинкой. Правда, она терпеть не может мыться.

– А почему же тогда она морская? – шутливо интересуется папа.

– Потому что давным-давно, в Америке, где они живут на свободе, как у нас мыши или крысы, моряки, отправляясь в плавание, брали их с собой на корабль. – Он делает страшные глаза и продолжает со зловещей интонацией: – И там их ели.

– Ужас какой, – качает головой мама. – Откуда ты это взял?

– В книжке прочел, – уже нормальным голосом поясняет Мишка.

Мама улыбается. Обстановка разряжена. Мама говорит Вере о том, что у Миши несомненный талант и его непременно нужно учить рисовать.

Тем временем Михаил притаскивает из детской Дуню. У нее блестящие глаза-бусины, черные и испуганные, как сейчас у Веры. Коричневая с белым шерстка торчит в разные стороны и ерошится на холке забавным панковским гребешком.

– Она розеточная, – с видом знатока поясняет Мишка. – Видите, какая у нее шерсть? Это порода такая. Хотите погладить?

Сам он проводит ладонью против шерстки, и Дуня тотчас произносит: «Бр-р…»

– Ой, – дивится мама, – какой интересный звук. Ни разу прежде не слыхала.

– Это ей не нравится, – поясняет Мишка. – Не любит, когда против шерсти. А так – пожалуйста. Хочешь подержать? Не бойся, она хорошая, не кусается.

– Точно?

– На все сто.

– Тогда давай. – Отец неловко раскрывает ладони, но маленькая шустрая зверюга проскальзывает мимо растопыренных пальцев и тотчас удирает под диван.

Мишка и папа встают на четвереньки, пытаясь извлечь животное на белый свет, но не тут-то было. Коварная Дуня громко чихает от пыли. Верины щеки вновь начинают алеть.

– Кис-кис-кис, – зовет Мишка.

– Правильней было бы позвать: «Крыс-крыс-крыс», – юморит отец.

– Крыс-крыс-крыс, – послушно вторит Михаил.

– Бр-р! – доносится в ответ.

– Вредина.

– Дайте ей кусочек яблока или морковки, – предлагает Вера. – Она их очень любит.

Мишка бежит на кухню, тащит и то и другое.

Они с папой елозят вокруг дивана, один с долькой яблока, другой с морковкой, и зовут на все лады:

– Дуня, Дунечка, вылезай, моя хорошая… Дунька, иди сюда, свиномордия противная!

Все без толку. Из-под дивана доносится лишь возмущенное похрюкивание.

Мама покатывается со смеху. Ее глаза сияют. Я давно не видел ее такой оживленной, помолодевшей.

– Нет, – папа поднимается, хватаясь за поясницу, – так не получится. Нужно просто отодвинуть диван.

– Нет, не надо! – вскрикивает Вера.

– Почему? – удивляется отец. – Это несложно.

– Там… там неубрано.