Давай попробуем вместе

– Что с тобой? – прервавшимся голосом спрашивает Вера. – Ты… не хочешь?

– Нет, не это… – Я отчаянно мотаю головой. – Просто…

Я прокусил губу и ощущаю теперь тошнотворный привкус…

– У тебя проблемы…

Меня снова окатило удушливой волной. Она сочтет меня импотентом. Только не это. Уж лучше чокнутым. Нужно набраться сил, повернуться и уйти. Пока не поздно. Поскольку вряд ли я сумею объяснить, что меня так долго учили ненавидеть, что я позабыл, что значит любить…

– Мне страшно… – шепчет кто-то помимо меня изнутри. – Пожалуйста, помоги мне…

Я вижу ее глаза. Блестящие, как дождь, огромные, как Вселенная. Она долго смотрит на меня, а потом лепестки ее губ шелестят едва уловимо:

– Иди сюда…

Все остальное происходит в иной реальности. Самой иллюзорной из всех. Она и я. Вместе. Жар ее тела. Гибкого, горячего, податливого…

И я обнял ее, страстным туманом обволакивая ее всю, изнутри и снаружи, растворяясь в ней и растворяя ее в себе… И падали яростное солнце с нежною луною в оранжевые волны, омывавшие взметнувшийся к небесному своду гордый шпиль песчаного замка… И был танец, древний, как жизнь и смерть, на позолоченном горячем и влажном берегу…

29

Мы лежим рядом, боясь пошевелиться, чтобы ненароком не порвать невидимую лунную нить, опоясавшую наши обнаженные тела. И между нами лежит недосказанность, острая, как меч, и будоражащая, словно изощренная то ли ласка, то ли пытка… Я боюсь сказать или сделать что-нибудь, что может разрушить хрупкую гармонию удивительной ночи, вернуть в сокрушающий одинокий рассвет.

Где-то играет музыка. Мелодия тихая и плавная, знакомая и незнакомая одновременно…

Пальцы женщины слабо поглаживают мое плечо. Я беру ее руку, подношу к губам, касаясь кончика каждого трепетного пальца, стараясь вобрать в себя и запомнить как можно дольше запах теплого снега…

– Я люблю тебя, – говорит моя душа. Теперь я знаю, что она не умерла.

Вера слабо качает головой. Ее все еще пылающие губы складываются в печальную улыбку.

– Секс – это еще не любовь…

– Я знаю.

– Тебе просто нужна точка опоры.

– Да. Она мне нужна.

– Слава… – выдыхает она чуть слышно, пряча блестящий взгляд под вуалью русых волос. Я провожу по ним ладонью. Они мягкие, как речной песок…

– Да…

– Я не хочу, чтобы ты думал, будто я вот так принимаю разных мужчин. Знаю, возможно, ты все равно будешь думать так… – С ее губ срывается отрывистый деланый смешок. – Но даже если ты так думаешь, пожалуйста, не говори. Пусть эта ночь останется для меня чистой, удивительной, волшебной. Хоть мне уже и много лет, но иногда чертовски хочется капельку сказки…

Я беру ее лицо в ладони, пристально гляжу в глаза и отчетливо вижу в их незамутненной глубине затаенную боль.

– Я никогда, слышишь, никогда не подумаю о тебе плохо. И никому не позволю. Ты самая лучшая из женщин, каких я встречал. Мне было хорошо, как ни с кем прежде.

– Правда? – Лохматые ресницы вздрагивают, словно трава на ветру. Она кажется совсем юной девчонкой, неопытной, неискушенной… Так невозможно сыграть. Это или есть, или нет.

– Клянусь чем хочешь. Своей жизнью.

– Нет, – шепчет она, порывисто прижавшись ко мне. – Это ни к чему. И обещаний не надо. Сегодня нам хорошо, и это главное. У тебя есть девушка?

– Нет.

– Это неправильно. У тебя должна быть девушка. Добрая, умная, веселая, красивая…

– Мне не нужна никакая девушка. Мне нужна ты. Ты и твой сын. Вы оба нужны мне, а я нужен вам. Иначе меня бы здесь не было.

– Для тебя все чересчур просто. Ты еще слишком молод, – вздыхает она, устремив в потолок внезапно потухший взгляд, отозвавшийся во мне остреньким уколом меж ребер.

– Я старше тебя на целую жизнь.

– Возможно, ты прав…

– Думаешь о муже? Скучаешь по нему?

Она покачала головой:

– Нет. Уже нет. Наш брак никогда не был идеальным. А теперь… Честно говоря, иногда я боюсь, что однажды он вернется и в моем доме поселится чужой человек, которого мой сын будет называть папой, и… – Она встряхнула головой, словно отгоняла назойливых мух. Русые волосы разметались по разрумянившимся щекам. – Прости. Что-то я разболталась. Тебе пора. Я не хочу, чтобы Мишка видел…

– Хорошо. Я ухожу. Но… я не хочу, чтобы все закончилось.

– Но это закончится. Когда ты вновь обретешь себя. Тогда ты уйдешь навсегда…

– Нет, – я отчаянно мотаю головой, – нет.

Она медленно перебирает мои отросшие волосы, и я вдруг начинаю говорить… Обо всем, что накопилось во мне за эти бесконечно долгие, бессмысленные дни… Я рассказываю про Гарика, про мальчика-чеченца, про мое чудесное спасение от смерти. И про то, что не смог рассказать этого своим фронтовым друзьям… И она слушает, слушает, не перебивая, не произнося ни слова. Словно все это так же важно для нее, как и для меня…