Дау, Кентавр и другие

Были процессы, были и неизбежные аресты. К счастью, вокруг меня их было не так много, однако я помню, что в нашем дворе арестовали одного соседа, военного довольно вы­сокого ранга. По нынешним чинам он был, наверное, подпол­ковник — у него было две «шпалы». Я не помню никакой особенной реакции на этот арест — это было просто принято как факт. Мы знали, что сосед арестован, и все. Никаких раз­говоров об этом не было, тогда было не принято обсуждать правильность или неправильность таких действий власти.

Из процессов я еще вспоминаю процесс над маршалами. Особенно мне запомнилось, как Тухачевскому приписывали крамольные слова, что если бы у него было три мушкетера, он захватил бы Кремль. Эта фраза произвела на меня тогда боль­шое впечатление, я ее оценил и запомнил. Но в дальнейшей жизни я неоднократно убеждался, что для того, чтобы совер­шить что-то серьезное, достаточно не трех, а всего одного муш­кетера. Правда, даже этого одного мушкетера бывает очень трудно найти, так что требования Тухачевского были сильно завыше­ны. Три мушкетера — это непозволительная роскошь, но если есть хотя бы один, можно сделать очень большие дела.

Мне случалось искать и находить себе таких мушкетеров, я еще буду возвращаться в своих рассказах к этой теме. Так, одним из них в моих академических играх был Ю.Б. Харитон. Мушкетер в моем понимании — это человек, который может пройти туда, на такие уровни, куда ты сам доступа не имеешь, или по каким-либо причинам попасть не можешь. Но если у тебя есть хорошая идея и сценарий, мушкетер ее туда донесет, и с его помощью можно добиться замечательных результатов. Главное, чтобы у мушкетера был хороший сценарий. И, если он настоящий мушкетер, он выполняет его буквально. То есть — во столько-то позвонить туда-то, встретиться с таким- то человеком и сказать ему следующее.

В Академии наук с помощью такого мушкетера можно было сделать очень много общественно-полезных вещей. И мне все­гда везло с мушкетерами. У меня часто было много разных интересных идей, и мне нравилось разрабатывать пути их ре­шения. Мне сильно помогали в этом мои навыки шахматиста.

Если же вернуться к сталинским процессам и связанному с ними вопросу становления личности... Начиная с какого-то момента я уже видел и понимал, что все эти процессы — свое­го рода театр. Чего мне не хватало — это умения и внутренней смелости дать этому надлежащую оценку, осудить. Я не мог, не умел даже для себя четко сформулировать свое отношение к происходящему, хотя к началу войны был уже вполне взрос­лым, и, как мне казалось, умным человеком. Конечно, ду­мать — естественно для человека. Это могут быть какие-то детские, еще незрелые мысли, но для того, чтобы стать полно­ценной личностью, важно, даже необходимо, я в этом уверен, чтобы человек встретил своего Учителя, Наставника. Очень мало кто способен сам добраться, додуматься до умения со­ставлять собственную оценку. Каждому необходим Учитель. При этом может быть совершенно неважно, кем этот учитель будет в жизни. Это может быть старший член семьи, товарищ, преподаватель — не имеет значения. Мне самому нужно было для этого встретить Ландау. Именно он дал мне эти первые уроки самосознания. После того, как мы с ним в течение ме­сяца тесно общались и разговаривали о разных вещах, в том числе и о происходящих событиях, у меня буквально откры­лись глаза. Я научился критически воспринимать и оценивать все, что делалось вокруг меня.

«Не твоего ума дело»

После окончания семилетней школы я хотел поступить в химико-технологический институт, но для этого мне было слишком мало лет. Тогда я решил поступить в институт через рабфак. По тем правилам, проучившись девять месяцев на рабфаке, я мог бы подавать документы в институт. Но для этого я должен был где-то работать. Я пошел работать тока­рем, но проработал недолго. Подав документы на рабфак, я выяснил, что моего возраста — мне было где-то четырнад­цать — не хватает. Раз меня не взяли на рабфак, я решил, что трудовая деятельность в качестве токаря мне тоже не очень нужна. Как раз тогда же, в 1933 г., в Днепропетровске от­крылась десятилетка, которых до этого не было, и я пошел учиться туда.

В этой школе был учитель физики, который отличался тем... Вообще он многим отличался. Прозвище у него было Топтатель. Когда он подходил к классу, его шаги были слышны издалека, особенно если он, что бывало частенько, на урок опаздывал. Мы в те годы увлекались книжками Перельмана, занимательными задачами, и иногда задавали ему вопросы из этих книжек. Решений он, скорее всего, не знал, но нимало этим фактом не смущался, потому что на такие вопросы у не­го всегда был универсальный ответ: «Не твоего ума дело». Это вообще очень хороший ответ, и я всем рекомендую взять его на вооружение. Но, тем не менее, очень может быть, что именно эта фраза разбудила во мне интерес к физике.