Дату смерти изменить нельзя

– Она связана с существовавшим в старину поверьем, – вмешался Председатель, скрестивший руки на груди. – Считалось, что если сын разрежет мизинец и даст выпить каплю крови больным родителям, то они непременно поправятся.

– Какое отношение это имеет ко мне и Лизе? – удивился Бондарь.

– Изречение употребляется применительно к людям, проявляющим чрезмерную заботу о других, тогда как им следовало бы подумать о себе. – На губах Председателя возникла не то чтобы улыбка, но намек на нее. – Смысл пословицы тебе понятен, Женя?

– Вполне, – подтвердил Бондарь. – Я все схватываю на лету.

– Да, он быстро учится, – хихикнул Пьо. – Скоро станет совсем ученый.

– Хакча тве-ги джоне ингани твера, – наставительно произнес Председатель. – Прежде чем стать ученым – стань человеком.

– На этот счет можете быть совершенно спокойны, – буркнул Бондарь. – Я человек.

– Вот как?

Председатель уперся в него своим тяжелым подозрительным взглядом. Новый капитан ему определенно не нравился. Чересчур прямо и независимо он держался. От него исходило ощущение внутренней силы. Скулы, подбородок, высокий лоб с выпуклыми надбровными дугами, прямая линия губ: черты лица Бондаря свидетельствовали об огромной, скрытой от глаз жизненной энергии или мощи духа, – эту мощь было трудно оценить или определить ее границы. Но больше всего настораживали Председателя глаза русского: большие, ясные, широко расставленные и затененные густыми черными бровями, что говорило о недюжинности натуры. Цвет их, серо-голубой, поражал изменчивостью, переливаясь, как китайский шелк в лучах солнца. Председатель не мог с уверенностью сказать, темные у Бондаря глаза или же светлые. Мрачные, словно хмурое свинцовое небо, они отливали стальным блеском. В них ощущался холод, однако на самом дне полыхал тот обжигающий, властный огонь, который притягивает и покоряет женщин, заставляя их сдаваться восторженно, радостно и самозабвенно.

Решив, что с Бондарем нужно держаться начеку, Председатель уставился на его спутницу.

Даже в своем грязном пальто она сохраняла безотчетную грацию женщины, знающей, насколько совершенна ее фигура. Лизе было около тридцати, но ее красота еще не была тронута увяданием. Самым прекрасным в ней показались Председателю волосы – коротко стриженная русая грива, в которую хотелось запустить пальцы.

«Однажды, – сказал он себе, – я так и сделаю. Схвачу эту красотку за волосы и поволоку по палубе в укромный уголок. На виду у всех. Хорошая наука для тех, кто слишком высоко задирает нос».

– Красивая женщина, – сказал Председатель.

– А мне другие не нужны, – нахально заявил Бондарь.

– Мне тоже. Но, помимо красоты, женщины должны обладать и другими положительными качествами.

– Какими? – полюбопытствовала Лиззи, убирая с лица растрепанные ветром пряди волос. В том, как она проделала это, не чувствовалось кокетства. Председатель позволил себе широкую улыбку, при виде которой оживился бы любой стоматолог, испытывающий недостаток в клиентах.

– Покорность, – сказал он. – В первую очередь.

– Было бы кому покоряться, – сказала Лиззи, демонстративно беря Бондаря под руку.

– Скромность, – продолжал Председатель.

– С этим случаются перебои, но…

Закончить Лиззи не успела.

– И гибкость, – перебил ее Председатель, меняя положение переплетенных на груди рук. – Не в переносном смысле, в прямом. – Он приосанился, отчего стало заметным брюшко, обтянутое френчем. – Кореянки проявляют настоящие чудеса гибкости. – Он переключил внимание на Бондаря. – А твоя дама сердца? Какова она в постели? Поделишься со мной?

Это был вызов. Умышленное оскорбление. Пробный шар, за которым должны были последовать другие. Председатель желал знать, чего можно ожидать от незнакомца, чтобы вести себя с ним соответственно.

– Моя дама – это моя дама, – отчеканил Бондарь. – И то, что происходит между нами, касается только нас двоих. По правде говоря, мне очень нужны деньги, но ради них я готов не на все.

– А ради жизни? – быстро спросил Пьо, зашедший за спину Бондаря. Не обернувшись, тот адресовал ответ стоящему напротив Председателю:

– Как любой нормальный человек, я боюсь смерти. Но не настолько, чтобы жить слизняком. – Между нахмуренными бровями Бондаря возникла глубокая горизонтальная складка. – Если вы не нуждаетесь в моих услугах, можете убить меня. Если я вам нужен, то соблюдайте хотя бы видимость приличий. Возможно, я старомоден, но делиться своими женщинами с кем бы то ни было не привык.

Лиззи благодарно взглянула на Бондаря и вцепилась в его рукав с такой силой, что едва не обломала ногти. Председатель, проследивший за ней, расплылся в неожиданно благожелательной улыбке.

– Ну-ну, не стоит так волноваться, – произнес он мягко. – Никто не собирается отнимать у тебя возлюбленную, Женя. До тех пор, – Председатель вскинул указательный палец, подчеркивая важность сказанного, – до тех пор, пока ты, Женя, служишь на благо нашему общему делу, ни один волосок не упадет с твоей головы. То же самое касается твоей очаровательной избранницы.

– Тогда все нормально, – проворчал Бондарь, принимая свободную позу.