Дата собственной смерти

И опять она той ночью не могла уснуть, несмотря на то что вставать чуть свет. Лежала и все думала: не может быть, чтобы это было простым совпадением. Она узнала, что она его дочь, – и тут же Хозяин зовет ее в длинную поездку вместе, на ее родину. Ведь никогда она не уезжала с ним далеко и надолго. Это было неспроста, но Вика не могла понять, почему. Может быть, Хозяин хочет всему поселку объявить, что она – его дочь и он ее официально удочеряет? Да нет, это чушь! Но все равно Вике представлялись картинки одна слаще другой: вот она стоит на сцене клуба, и весь зал забит битком, и на нее направлены прожекторы, и невидимый громовой голос объявляет: «А сейчас перед нами выступит заслуженная артистка России Виктория Борисовна Конышева!» И зал взрывается бешеными аплодисментами – и тут оказывается, что это и не клуб вовсе, а Кремлевский дворец съездов – народу так много, что, куда ни посмотри, всюду блестят глаза, а потом вдруг получается, что она на сцене – вся голая, и ей становится очень стыдно… И тут начинает пищать что-то в оркестре – и она дергается, и оказывается, что она спала и видела все во сне, а пищал ей будильник на тумбочке, а на улице еще серым-серо, но надо вставать и собираться в дорогу…

Вика уселась в то утро в машину Хозяина усталая, не выспавшаяся, совсем расклеенная. Погрузила полную сумку продуктов – термос с крепким кофе, как он любит, и помидорки, и колбасную нарезочку, и вареную картошку, и курицу. А Хозяин был сначала злой и молчаливый, и хмурился, и курил, а потом солнце поднялось из-за горизонта и стало светить радостно и по-летнему, и тогда он за рулем как-то отмяк, приспособился к дороге, расслабился… И они ехали по пустому бетонному шоссе, и он стал объяснять ей, что дорогу эту в народе называют «бетонкой», а еще «Четвертым кольцом», и построили ее во времена холодной войны, чтобы тайно и быстро перебрасывать по ней баллистические ракеты. А Вика сидела, сидела, думала о себе и о своей жизни, а потом вдруг взяла и спросила, не в склад, не в лад. Спросила – и сразу же испугалась и покрылась краской стыда:

– А правда, что вы – мой отец?

Голос ее прозвучал тихо, и совсем невпопад, и ветер шумел из открытых окон, но Борис Андреевич все равно расслышал, уставился на нее, оторвавшись от дороги.

– Что?!

А Вика сразу, по одному виду его поняла, что все, что рассказала ей Тамара, – правда, и отвернулась, и сердце у нее наполнилось успокоением и радостью.

– Кто тебе сказал? – продолжал настаивать он.

Хоть Вика и отвернулась, но чувствовала, что он глядит, не отрываясь, на нее.

– За дорогой следите, – сказала она, тихо улыбаясь, – разобьемся.

И тогда он ударил по тормозам, и машина вильнула и съехала на обочину.

– Это тебе Тамара рассказала, – утвердительно проговорил Борис Андреевич. А она сидела, по-прежнему отвернувшись, и наслаждалась ситуацией. – Ах, дура, какая дура!.. И зачем я только ей открылся! – И Хозяин с силой ударил ладонями о руль.

Он снова повернулся к Вике:

– Что ты хочешь знать?

Она, наконец, глянула в его сторону и улыбнулась сквозь слезы:

– Ничего я не хочу.

Вика и вправду тогда ничего больше не хотела знать. Она уже уверилась в самом главном: что он – ее отец, а все детали в сравнении с одним этим фактом становились незначительными.

– Знаешь, что? – сказал тут он – Хозяин, обернувшийся отцом; отец, притворявшийся Хозяином. – Давай мы с тобой здесь перекусим. Да и поговорим.

И он свернул с трассы по проселочной дорожке в лесок и остановился. И они выбрались из машины, и Вика постелила на капот клеенку, и разложила закуски, и налила кофе. И светило почти летнее солнце, и надрывался сумасшедший соловей, так и не нашедший пары за все предыдущие ночи, и пахло черемухой. А еще – доносились ароматы крепкого кофе, жареной курицы и не успевшей остыть картошки (Вика ее в фольгу завернула и в два полотенца). И эти запахи и звуки: черемуха, соловей, яркое солнце, нежная зелень, кофе – навсегда запечатлелись в ее памяти фоном к рассказу Хозяина. К рассказу ее отца.

Рассказ Бориса Андреевича Конышева

– Я был тогда молодой, очень дурной и очень наглый. Все это давным-давно случилось, в конце шестидесятых годов. Я учился в Москве, в очень модном и даже блатном вузе. Отец мой, как ты, может быть, слышала, был секретным полковником, занимался космосом; мама – работала в лесном министерстве. У нас была хорошая квартира, и дача, и даже машина «Москвич», что по тем временам являлось невиданной роскошью. Характер у меня был легкий, много друзей, девушки. Большинство – студенты – из таких же, как я, обеспеченных семей. Впрочем, мы тогда этим понятиям – «обеспеченный», «малообеспеченный», «богатый», «бедный» – много внимания не уделяли. Все были равны как на подбор; все, если мерить нынешними временами, почти что нищие. Мы с друзьями ходили в кино, на катки, катались на лыжах, и в бары и рестораны тоже ходили – когда стипендию получали.