Дата собственной смерти

– А я вас ни о чем официально и не расспрашиваю. Никаких протоколов вы подписывать не будете, и нигде ваше имя фигурировать не станет. Я вообще неофициальное лицо. Друг семьи, отставник, пенсионер.

– «Эфэсбэшники» пенсионерами не бывают. Вы, как говорится, всегда на посту.

– Допустим, – пожал плечами полковник, – и что же из этого следует?

– Из этого следует, что с вашим братом надо быть предельно осторожным.

– Будьте. Кто вам мешает?

«Зачем, спрашивается, применять на допросах «сыворотку правды» – кое-кому достаточно двести грамм коньячку налить», – усмешливо подумалось Валерию Петровичу.

Несмотря на экивоки Инкова, было видно, что история, связанная со смертью начальника, прямо-таки прет из него наружу, губы ему жжет.

– Все, что я расскажу, должно остаться между нами, – твердо глянул в глаза Ходасевичу Инков. – Обещаете?

– Обещаю. Итак?

Инков вздохнул, плеснул себе еще коньяку и залпом выпил. Полковник отхлебнул кофе с коньяком и почувствовал внутри блаженное расслабление.

– Знаете, полковник, – нахмурился Инков и потер лицо рукой, – я не хочу вдаваться во все детали, тем более что бизнес – вещь специфическая, посторонним часто непонятная… В общем, чтобы вам доступней объяснить… Итак, у нашей с Борисом фирмы все время имелась своя поляна: то есть леспромхозы, лесные объединения, которые через нас поставляли свою древесину на экспорт. Некоторые из них нам, то есть «Древэкспорту», и принадлежали. Какие-то на двадцать пять процентов, другие на пятьдесят или даже семьдесят пять. Все у нас шло хорошо, ладно, по накатанной. Но Конышев – он же неугомонный… То есть был неугомонный… И вот однажды он решил залезть на чужую поляну. Как вам такое образное сравнение, не слишком буреломное?

– Да нет, все ясно, – пожал плечами Ходасевич.

А Инков уже не слушал его, он вошел во вкус и наяривал дальше:

– Поляна эта показалась Конышеву сочной, плодородной и вроде бы никем не занятой. Типа не нужной никому. Ну, Борька и стал производить разные телодвижения – чтобы ее к рукам прибрать. Дело это не быстрое, и вроде бы сначала все шло гладко. Но потом, в один прекрасный день, к Конышеву (как он рассказывал – одному мне и под большим секретом) пришли люди и попросили… Мягко так, вежливо сказали: полянка эта, мол, наша, и пастись на ней вам, то есть «Древэкспорту», совсем не нужно. Конышев то первое предупреждение всерьез не принял. Люди, что к нему приходили, в нашем мире были совершенно не известны. И кто за ними стоит – тоже тогда, по первости, узнать не удалось. И в тот первый раз Конышев сказал мне: «А, ерунда, обычные понты, чтобы цену наполяну набить. Продолжаем работать в прежнем режиме». Я-то, честно говоря, уже тогда бы все остановил. Но Конышев – начальство, а слово начальства – закон. Ну, мы и продолжали захват намеченной поляны… Я понятно излагаю?

– Вполне.

– И вот полтора месяца назад, в начале июня, случилось первое покушение. Вы знаете, мне до сих пор кажется, что это покушение было невсамделишным…

– Невсамделишным? А каким?

– Предупреждающим, что ли… Да и сам Конышев был со мной согласен… Если в деталях, дело обстояло так: Борис ехал на своем «Мерседесе» на работу – личного шофера у него не было, охраны, впрочем, тоже… Наш бизнес не настолько крупный и не такой криминальный, чтобы «личниками» себя окружать… И вот на проспекте Мира Конышев остановился на светофоре, а дальше все было, как не раз уже в Москве бывало… Короче, рядом с его машиной тормознула какая-то ржавая «шестерка», из окон высунулись два ствола и принялись палить в «мерин» шефа. Менты потом насчитали в автомобиле двадцать одну пробоину. Конышев бросился вниз, под сиденье, закрыл голову руками… Возможно, быстрая реакция его спасла, а может, и вправду покушение было шутейным, только чтоб напугать… «Шестерка» умотала с места преступления – потом ее нашли брошенной во дворах у метро «Алексеевская». А стрелявшие так и растворились в городе. Ваш хваленый план-перехват «Вулкан-пять», по обыкновению, ничего не дал…

Рассказчик перевел дыхание. Ходасевич сам подлил Инкову коньяку и приветственно поднял свою кружку с кофе.

Инков выдохнул, заглотнул и сморщился – словно не «Мартель» пил, а какую-нибудь поганую водку-сучок. Полковник отхлебнул кофе: даже дурацкой растворимой бурде хороший коньяк придавал изысканный, кружащий голову вкус.

– Вас не будет раздражать, если я закурю? – осведомился Валерий Петрович.

– Не будет. Только, пожалуйста, я вас попрошу, не курите вы гадость эту вашу болгарскую. У покойного здесь были прелестные сигары.

Инков легко вскочил с дивана, подошел к бару, вытащил с верхней полки деревянную коробку «Портагаса» и серебряную гильотинку. По тому, как он промахнулся с первого раза раскрыть дверцу, Ходасевич понял, что тот пьян сильнее, чем ему казалось.

Инков подал сигарный ящик, Валерий Петрович кивком поблагодарил, выбрал сигару, обрезал ее и с наслаждением раскурил. Сигара и в самом деле была хороша. Полковник даже не удержался, затянулся – и закашлялся с отвычки. Давненько ему не приходилось курить настоящих «гаван».