Дата на камне(изд.1984)

Даже привычная степная земля не выдерживала лихорадочной смены температур. Об этом свидетельствовали зигзаги трещин, пересекавших ее во всех направлениях, словно бы после землетрясения.

«Извечная борьба тепла и холода, особенно ожесточенная в этих местах, — думал Петр Арианович. — Битва гигантов, которым дела нет до того, что происходит с человеком».

Пока ссыльный добирался до затерянной в степи деревни, где ему назначено было жить, он размышлял над проблемами метеорологии. Это помогало не думать о грустном: о разлуке с близкими, о прерванной работе подпольщика…

Когда Германия объявила войну России, Петр Арианович был в тюрьме: в Питере арестовывали большевиков.

На несколько лет война отсрочила неизбежный в России революционный взрыв. Победоносцев, бывший воспитатель царя, говаривал: «Нам (то есть правящему классу) нужна небольшая победоносная война». Вскоре после этого пожелания, высказанного сановником, началась война с Японией, но она отнюдь не была победоносной. Вслед за нею произошла революция 1905 года. Несомненно, то же случится и теперь: царская Россия потерпит сокрушительное поражение и будет новая революция. Да, будет! Это историческая закономерность.

Так утешал себя в тюрьме Петр Арианович.

Но было ему не легко. Внезапно остановлен — на бегу! Это тяжкое испытание для нервов. Вроде бы человек взбегал по лестнице в темноте, занес ногу на ступеньку, а ее не оказалось — нога вдруг провалилась в пустоту. От такой неожиданности может разорваться сердце.

Смолоду Ветлугин отличался разносторонностью своих научных интересов. Мечтал стать путешественником, а путешественнику, как известно, зачастую приходится совмещать несколько профессий: морехода, этнографа, геолога, охотника, даже повара. Но учился Петр Арианович на геологическом факультете, и любимым профессором его был знаменитый ученый Афанасьев. Все шло к тому, чтобы оставить Петра Ариановича по окончании университета при кафедре. Время, однако, внесло свои коррективы в этот план. Петр Арианович принял участие в студенческой забастовке, и это впоследствии ему припомнили. Он не был допущен к научной деятельности — вынужден был удовольствоваться скромным местом учителя географии и истории в уездном реальном училище 2.

В Питере, куда незадолго перед войной переехал он из Весьегонска, некоторые его товарищи жалели, что он предпочел размеренному существованию ученого беспокойную и опасную судьбу революционера.

— Ты же по всем склонностям своим ученый, кабинетный ученый! — втолковывали ему. — Типичный исследователь, холодный, аналитический ум! Шутка ли — любимый ученик самого профессора Афанасьева! Еще учась в университете, начал писать о дрейфе льдов, об управлении климатом, о чем-то там еще!

— Писал, да, — отвечал Петр Арианович. — Храню в памяти до лучших времен. Будет полезно людям, знаю. Но когда? Через несколько десятков лет, не ранее. А я чувствую потребность помочь людям немедленно, сейчас! Подумайте, можем ли мы мечтать о победе над природой, победе над стихией, пока не уничтожен капитализм в России, пока существует подлый класс эксплуататоров, главный тормоз прогресса? Вот почему я отложил свою научно-исследовательскую работу и ныне корректирую прокламации. Конечно же, это имеет прямое отношение к будущей моей научной деятельности.

Он сердился, если его понимали не сразу.

— Ну как же! Победа революции в России сделает ученых невиданно сильными. Самые дерзновенные замыслы будут осуществлены. А я, признаюсь, нетерпелив. Хочу приблизить это счастливое время. Тогда займусь наукой по-настоящему. Придет и ее черед!

Нет, Петр Арианович не жалел о кратковременном, как он считал, перерыве в своей научной деятельности. Кем был он, в конце концов, до вступления в партию? Интеллигентом-одиночкой, прекраснодушным мечтателем, не более того. Во всяком случае, не человеком действия: Но теперь с глаз его упали шоры, он, как писал Радищев, «оглянулся окрест себя, и душа его страданиями человечества уязвлена стала» 3.

Обстановка летом 1914 года была предреволюционная. В Питере уже начинали строить баррикады. Но не дремала и полиция.

В ночь своего ареста Петр Арианович раньше обычного кончил работу — готовил текст новой прокламации.

Можно бы, казалось, перелистать книги по геологии, терпеливо ожидавшие, когда же, наконец, хозяин обратит на них внимание. Но, постояв в раздумье у полок, Петр Арианович отошел. Как-то не по себе ему было сегодня. Странная усталость, непонятное беспокойство…

Осторожно отогнув занавеску, он выглянул в окно. Улица была пустынна. Он разделся и лег на диван. Сон, однако, не шел.

Чудились шаги под окном, поскрипывание ступенек на деревянной лестнице, приглушенные голоса, словно бы даже осторожный стук в дверь.

Петр Арианович укрылся с головой.

В комнате были стенные часы с мерным гулким боем и маленькие, карманные, лежавшие на тумбочке у дивана. Они тикали вразнобой. Похоже было: взрослый размашисто шагает по тротуару, а рядом, держась за его руку, семенит ребенок.