Дашкова

Такая характеристика – прямое следствие избранного Орловыми поведения. Результат сотен случаев, похожих на историю Михаила Пушкина. Было и другое происшествие, не нашедшее места на страницах «Записок», так как воспоминание о нем ранило Дашкову. Через несколько дней после переворота бывший фаворит Елизаветы Петровны – Иван Шувалов – написал Вольтеру, будто «женщина девятнадцати лет сменила в этой империи власть». Такое высказывание крайне оскорбило императрицу, и она просила Станислава Понятовского: «Разуверьте в этом, пожалуйста, великого писателя»{320}.

Зачем Шувалову понадобилось подставлять себя под удар? Ведь Екатерина и так относилась к нему с неприязнью. После переворота положение Ивана Ивановича стало еще более шатким. Он состоял с Дашковой в отдаленном родстве и искал покровительства той, кого называли восходящей звездой. Однако, плохо зная отношения в екатерининском кругу, Шувалов обманулся. Похвалы Дашковой еще больше восстановили императрицу против него. Вскоре он засобирался за границу на «лечение», но Академия художеств, чьим меценатом был Шувалов, предъявила к нему денежные претензии. Только обратившись к Орлову за помощью, Иван Иванович смог прекратить тяжбу и, наконец, уехать.

Случай весьма похожий на историю Пушкина. В частности, из обоих происшествий следовал один вывод: не ищи покровительства Дашковой, этим можно только прогневать государыню. А Орловы не чинятся и способны помочь.

После истории с Пушкиным Екатерина II упрекнула подругу: зачем та вздумала «разрушать доверие подданного, внушая, что он потерял» в глазах императрицы «доброе мнение о себе»? Дашковой пришлось долго и путано оправдываться. Неосторожная на язык, она сама не поняла, какую медвежью услугу оказала государыне, сообщив вчерашнему участнику переворота, что «причина его несчастий» по службе – дурной отзыв царицы.

Екатерина II еще очень непрочно сидела на престоле и старалась каждому демонстрировать «ласку». Даже крайне неприятным ей прусскому и английскому послам Гольцу и Кейту она оказала теплый прием. Однако оба понимали, что их прежняя дружба с Петром III – худшая рекомендация для дипломата. Кейт писал в Лондон, что знает «из верного источника», будто его особа императрице «противна даже более»{321}, чем он «думал». Таким источником для посла была Дашкова и, хотя она точно передала мнение подруги об англичанине, нельзя поручиться, что Екатерина II оказалась этим довольна. Донесения иностранных министров перлюстрировались, и императрица прочла слова о «верном источнике».

К несчастью, княгиня была болтлива. Конфиденциальные разговоры, благодаря ее несдержанности, покидали пределы внутренних покоев.

«О сестре вашей уведомить имею…»

Второй ложный шаг, который Дашкова совершила на придворном паркете, был фактический отказ поддерживать семью. В те времена человек ценился во многом благодаря влиятельной родне, весу фамилии. Крупные вельможи, вроде дяди-канцлера, возглавляли «великие роды» – целые кланы, – которые сообща боролись за власть и богатство, за влияние на государя. В конце царствования Елизаветы Петровны графы Воронцовы достигли огромного могущества, а при Петре III рассчитывали вступить в родство с императором. Это был апогей, вершина славы, дальше началось падение.

Дашкова, воспринимавшаяся как виновница краха семейных надежд, могла в то же время и поддержать фамилию. Но не сделала этого. За что подверглась дружному осуждению родни.

Считается, что Воронцовы жаждали по-прежнему получать богатые пожалования и награды, а Екатерина Романовна не предоставляла им такой возможности{322}. В подтверждение подобного взгляда приводится письмо Михаила Илларионовича от 21 августа в Лондон племяннику Александру: «О сестре вашей княгине Дашковой уведомить имею, что мы от нее столько же ласковости и пользы имеем, как и от Елизаветы Романовны, и только что под именем ближнего свойства слывем, а никакого… вспомоществования или надежды, чтоб в пользу нашу старания прилагала, отнюдь не имеем»{323}

Современный читатель легко подменяет понятия далекой эпохи привычными, и текст кажется ясным. Однако картина, разворачивающаяся в письмах дяди-канцлера и племянника-дипломата, не просто сложнее. Она принципиально иная. За столетия существования «близ царя, близ смерти» аристократические роды создали целую стратегию выживания: не одного человека, а семейства в целом. В дни смут боярские фамилии предусмотрительно рассылали своих представителей на службу к разным претендентам, например, к Лжедмитрию, Василию Шуйскому, Романовым. Когда верх одерживала одна из сторон, сородичи-победители просили за побежденных. Пожалования земель и «рухляди» компенсировали конфискации, семья получала шанс не «захудать».

В рамках этой стратегии Воронцовы, казалось, действовали безупречно: одна племянница – фаворитка Петра III, другая – его мятежной супруги. Но произошел сбой. Сначала Елизавета «жила, как солдатка» и не помогала семье, а потом Екатерина отвернулась от близких.