Дашкова

Но в том-то и беда, что конец XVIII в. отнюдь не походил на рассвет эпохи Просвещения, когда мыслители увидели в женщине творческое начало. В 1784 г. в журнале «Собеседник» Дашкова поместила перевод статьи Генриха Корнелиуса Агриппы «О величии и превосходстве женского пола», написанной в начале XVI в.{849} Теперь, испугавшись «раскрепощенной Фемины», многие современники готовы были согласиться с Руссо: «Женщина, почитай твоего господина; это тот, кто работает для тебя, кто добывает твой хлеб, кто дает тебе пропитание: это мужчина»{850}. В моду вошли «чувствительное сердце» и «милый ум», о котором «ничего не скажешь, поскольку его находишь не больше, не меньше, чем в себе самом».

Еще одна маска, надетая на женщину представителями сильного пола. Екатерина Романовна ее сняла. Как сняла и Екатерина II. Обе жестоко поплатились за отказ от стереотипа. Обе пошли до конца.

Но прежде чем принять назначение в Академию, княгиня все-таки заколебалась. Среди русских современников она одна гласно выразила то, что у многих было на уме: «Сам Господь Бог, создавая меня женщиной, избавил от должности директора Академии наук»{851}.

Почему так? Долгие годы княгиня стремилась участвовать в государственных делах, сетовала на то, что ее таланты не востребованы дома. Либо отказ был сугубо дипломатическим. Либо Дашкова мечтала о другой роли. Вопросы пола не беспокоили Екатерину Романовну, ни когда в 1762 г. она скакала на коне в гвардейском мундире, ни когда после переворота добивалась участия в управлении страной. Но давать советы и указания – одно, а реально руководить учреждением – другое. В январе 1783 г. княгине предложили дело, за которое пришлось бы отвечать от начала до конца.

Показав всем заинтересованным лицам, что она в ужасе от случившегося, княгиня приняла вызов.

Мадам директор

Попробуем понять Екатерину II. Почему она решила поставить Дашкову во главе Академии? Ответ Потемкина: государыне «надоели дураки» – лишь желанная для самой княгини формулировка. Были тысячи причин. Среди которых ум, образованность, широкая известность в европейских научных кругах – важные, но не единственные. Дашкову следовало занять. Причем так, чтобы у нее не оставалось времени на участие в политике. Сообразно дарованиям и весу нашей героини требовалось подыскать важное, но совершенно безопасное для государства дело.

Академия наук настолько же приближала, насколько и отдаляла старую подругу от императрицы. Это был целый мир, особое царство, которое Екатерина II щедро подарила княгине. Здесь Дашкова могла чувствовать себя относительно независимо. Не стоять у трона, а сама сесть в кресло правителя. Так и случилось. Но путь директора, как и путь монарха, вовсе не усыпан розами. Нет лучшего способа понять, где кончаются благие пожелания и начинаются реальные возможности, чем, взвалив на себя административную ношу. «Я оказалась запряжена в воз, совершенно развалившийся», – констатировала Дашкова.

Екатерина II знала это давно. При сохранении за старым другом и сподвижником К.Г. Разумовским номинального поста президента Академии наук, императрица еще в 1766 г. ввела должность директора, которую занял младший из братьев Орловых – Владимир. Дашкова считала его напыщенным болваном и оставила нелестную характеристику: «Он был человек ограниченный, вынесший из своего пребывания в немецких университетах только педантичный тон… вступал в споры со всеми своими собеседниками и принимал все софизмы Ж.Ж. Руссо… этого красноречивого, но опасного писателя»{852}. Впрочем, все, что исходило от Орловых, могло ли быть хорошо?

Когда Орловы пали, Владимир Григорьевич вышел в отставку, порекомендовав на свое место поэта и переводчика С.Г. Домашнева, человека, без сомнения, способного к литературному труду, но слабого администратора, перессорившегося с многими академиками. За время своего директорства, с 1775 по 1783 год, он так запутал финансовые дела, что императрице пришлось назначить специальное расследование. В состав сенатской комиссии вошли А.Р. Воронцов и П.В. Завадовский, а от Академии – Ф. У.Т. Эпинус{853}.