Дашкова

Час Григорий Александрович уламывал Екатерину II, настаивая на том, что просьбу Дашковой надо удовлетворить. Зачем опытный царедворец подставлял себя под удар в вопросе, лично его не касавшемся? Из стремления угодить Дашковой? Княгиня так и объясняла: «Потемкин… желал снискать мою дружбу». Ради простой любезности князь вряд ли поступил бы подобным образом. А вот ради того, чтобы сохранить лицо в дипломатической игре – другое дело. Милости сыпались на семью Дашковой как из рога изобилия, внешне кредит проанглийски настроенных лиц в окружении Екатерины II рос.

Сердце матери

Вскоре княгиня ощутила пристальный интерес двора к ее красавцу сыну. Молодой князь очень быстро получил требуемые пожалования. Уже 14 июня он был назначен адъютантом к Потемкину{825}. Заметим, не к императрице – ее окружали генерал-адъютанты, а юноша еще не выслужил права на подобную милость. Но адъютантство у светлейшего князя открывало заветные двери и было почетнее, чем служба при фельдмаршале П.А. Румянцеве, которую протежировал племяннику Александр Воронцов.

Можно сказать, что Потемкин буквально перехватил юношу. «Я получила копию с указа, которым мой сын назначался штабс-капитаном гвардии Семеновского полка, что давало ему ранг подполковника. Наша радость была неописуема». Еще в старом чине прапорщика Павел сопровождал мать 10 июля на встречу с императрицей, где, по словам Дашковой, «я представилась ей, или скорее она ко мне подошла». Низкий ранг не позволял юноше присутствовать за столом, но Екатерина II сказала гофмаршалу: «Он, конечно, будет обедать со мной». Это было знаковым нарушением этикета.

Вчитаемся в одну мемуарную зарисовку: «Я приехала на концерт, и императрица встретила меня словами:

– Как, вы одна? …Вы не взяли с собой ваших детей?»{826}. Дашкова сначала изумлена, не понимает возгласа подруги, а потом «горячо изъявляет свою благодарность». Между тем намек был сделан весьма прозрачный: без Павла?

Повидавший племянника Семен Воронцов в это время написал отцу во Владимир: «Толь доброго, милого, скромного и с большими знаниями молодого человека я никогда не видывал; в нем есть много такого, что, разделя на разных, много бы хороших людей составило»{827}. Пройдут годы, и Семен Романович, уже будучи послом в Англии, напишет сыну Михаилу, что Павел «самодоволен до степени утомительной»{828}. Это ли не черта матери?

Многие прочили Павлу блестящую будущность. Светлейший подчеркнуто благоволил Дашкову, приблизив к себе. «В конце зимы, – писала Екатерина Романовна, – князь Потемкин отправился в армию и взял с собою моего сына, который ехал с ним в одной карете. Князь обходился с ним дружески и внимательно». В письмах мать заклинала покровителя беречь молодого офицера: «Прошу, батюшка, чтоб его при себе держать и ни отставать, ни метаться противу других в опасности ему не позволять». А в случае мира (полагали, что вот-вот начнется война с Турцией) «выберете его полку в невредном климате квартиру»{829}. Дашковой все еще казалось, что сын нуждается в опеке. Между тем Потемкин с адъютантами часто оказывался в опасных местах и живал на зараженных территориях.

«Я согласилась на отъезд сына в армию, ввиду того, что его пребывание в ней могло принести ему немалые служебные выгоды», – писала наша героиня. Она оказалась права: «В июле месяце мой сын вернулся курьером из армии с известием о завоевании Крыма. Моя радость неожиданного свидания с ним была неописуема. Он пробыл всего несколько дней и вновь уехал в армию с чином полковника». Курьер, привезший новость о победе, обычно получал награды и повышение. Поэтому в столицу посылали либо особенно отличившегося в деле, либо того, кого хотели отметить. Благодаря стараниям покровителя, 19-летний сын Дашковой стал полковником.

Тот факт, что светлейший князь открыто покровительствовал Павлу Михайловичу, еще более подогревал слухи о скорой смене фаворита. Всерьез к подобным разговорам отнесся А.Д. Ланской – тогда вельможа в случае, человек тихий, мягкий и искренне привязанный к государыне. Сразу после приезда в Россию Дашкова отметила его холодность и натянутое отношение к ней. «Генерал Ланской, фаворит, был только вежлив со мной, и если иногда и оказывал мне некоторое внимание, то делал это, видимо, по внушению императрицы». Вскоре Ланской «стал при малейшей возможности выражать мне явное недоброжелательство».