Дашкова

Создается впечатление, что Екатерина Романовна пощадила британскую королевскую чету, не опускаясь до сплетен: де государь отдавал приказы давно умершим лицам, решил взимать налоги с покойников, пытался изнасиловать служанку, принял подушку за своего сына и отдубасил ее… Такая щепетильность пера княгини особенно заметна на фоне рассказов о Петре III и Павле I. Ее легко объяснить, если учесть, что мемуары предназначались для публикации в Англии.

Однако была и другая причина крайней доброжелательности княгини. Система воспитания детей, принятая в семье Георга III, не могла не импонировать Дашковой. На отпрысков не оказывала влияния развращенная атмосфера двора, наследники подрастали в загородной резиденции в Кью, в строгой и даже мрачной обстановке. Им запрещалось сидеть в присутствии взрослых, читать развлекательные книги, принцев и принцесс приучали к ручному труду, кормили простой пищей, рано укладывали спать. Будущий Георг IV был всего на год старше Павла Дашкова и в тот момент производил впечатление «безукоризненного джентльмена». Он владел французским, немецким и итальянскими языками, проявлял большие способности к музыке, играл на виолончели, пел красивым голосом и был недурен собой. Правда, один из его воспитателей епископ Ричард Хорд уже предрек юноше будущее «законченного негодяя».

«Негодяи» – это же слово Екатерина II отнесла к детям старой подруги. В XVIII в. оно еще не полностью обрело свое современное значение, тогда это просто люди, ни к чему не годные. Пройдет совсем немного времени, и излишняя строгость обернется против родителей. Едва избавившись от опеки, наследники станут пьяницами и мотами, их баснословные долги будут уплачиваться из казны королем или парламентом. Принц Уэльский больше никогда не прикоснется к скромной пище, тратя состояние на изысканные блюда, скакунов, коллекции картин и фарфора, но главное – на женщин. Первое, что он сделает, почувствовав самостоятельность, – тайно женится на мисс Мэри Энн Фицгерберт, вдове неаристократического происхождения. Парламент будет несколько раз пытаться установить опеку над расходами молодого Георга. Не правда ли, заметно сходство с судьбами Павла и Анастасии Дашковых?

Еще одна особенность, которая должна была радовать нашу героиню, это почти полное невмешательство английских монархов в политику. Их тихая семейная жизнь как бы противопоставлена, но чему? В соответствии с нынешней логикой текста – событиям дома, где потрясения вызваны именно абсолютной властью. Но это кажущаяся, искусственная логика. Перед читателем новая лакуна в мемуарах – отсутствие фрагмента, который либо никогда не был написан, либо исчез.

Тем не менее фрагмент должен был существовать, если не в ранних редакциях, то в голове создательницы. К нему тянулись оборванные нити. Гармония, царящая в королевской чете, лежит на одной чаше весов, а уличные беспорядки, охватившие Лондон по вине публичных политиков, – на другой. В момент пребывания Екатерины Романовны в английской столице случился т. н. Гордоновский бунт – одно из самых кровавых выступлений бедноты. Эти события напрямую затронули княгиню, поскольку в них принял участие ее побочный брат – Иван Ронцов (Ранцов), сын Романа Илларионовича от английской любовницы Элизабет Брокет{780}.

На страницах мемуаров Ронцовы отсутствуют. Княгиня явно не была в восторге от их существования. Мало того, что любовница присвоила часть богатств ее матери, так еще и отец наделил побочных сыновей наследством! Иван владел землями в Пензенской, Тамбовской и Костромской губерниях, а Александр – близ Ораниенбаума. Там же, в одной из деревень (возможно, Мурино), Роман Илларионович поселил Елизавету Денисьевну{781}.

Эту часть реальности наша героиня отсекла, чтобы создать свой непротиворечивый мир «Записок». Но в Лондоне, куда Иван Ронцов был направлен чрезвычайным курьером, она не могла избежать хотя бы мимолетных контактов с ним. Подполковник был на 11 лет младше нашей героини, ему едва исполнилось двадцать пять. Он называл себя «антузиан» (энтузиаст), т. е. обладал пылким, горячим темпераментом. Вспомним слова Семена Воронцова: «Я был нетерпелив, как француз, и вспыльчив, как сицилиец». Об «энтузиазме», сильно повредившем ей в глазах окружающих, много писала сама княгиня. Любимого брата Александра она именовала «пламенный канцлер». Вероятно, все дети Романа Илларионовича обладали схожим темпераментом.