Дары волшебства

Если Хаграйд умрет от руки Вилайда, война, конечно, будет. Целостности на этом пути дом Ниртог так и не обретет, и немало нынешних союзников Вилайда отвернутся от него. Думаю, герцог это хорошо понимает. Если же Хаграйд скончается вдруг сам по себе — или, по крайней мере, если Вилайд сумеет убедительно доказать свою непричастность к его смерти — в этом случае, я почти не Сомневаюсь, верх возьмут ита-Жерейн. Нерамиз не обладает нужными качествами, а ветвь ита-Хейн, из которой происходят Фэбран, Сераймон и Эйни… не знаю. Скорее всего, они попытаются что-то сделать, как-то перехватить власть. Но у них меньше влияния среди младших домов, чем у Вилайда. Кто-то обязательно останется с Нерамизом. В общем, в случае смерти Хаграйда в его собственной партии произойдет раскол. Я так думаю.

— А ведь Вилайду было бы выгодно изобразить дело так, как будто бы Дифрини и Дагуара убил Хаграйд, а не кто-то еще, — задумчиво проговорила Идэль. — Может быть, я слишком цинична, но странно, что он не захотел воспользоваться таким случаем. Скоренько состряпать какие-нибудь улики против претора, запустить эту информацию среди младших семей…

— Может быть, он так и сделает, — хмыкнул Фольгорм. — Ты подай ему идею.

— Фи, дядя. Пачкаться я не стану. Использовать только что убитых родственников, чтобы слегка повысить свою популярность в клане… Нет, до участия в таких вещах я еще не созрела. Просто странно, что Вилайд об этом не подумал.

— Полагаю, Ксейдзан слишком сильно его напугал. Тут уже не до политических расчетов, когда сидишь и гадаешь, кто следующий на очереди: ты или твои дети.

— Значит, ты тоже считаешь, что это Ксейдзан?

— Я не знаю. — Фольгорм покачал головой. — Я говорю с точки зрения Вилайда: он-то уверен, что все это устроил гэальский претор.

Какое-то время за столом было тихо. Дэвид приналег на сужо, Фольгорм попивал вино, а Идэль задумчиво и тихо постукивала зубчиком вилки по краешку тарелки.

Фольгорм решил сменить тему.

— Ну а ты, Дэвид, — обратился он к землянину, — чем нас порадуешь? Как дела в Гэале? Они хотя бы попытались наладить с тобой контакт? Или молчат, как рыбы, со дня того совместного обеда?

— Пытались, — кивнул Дэвид. — Как раз завтра я снова встречаюсь с Тахимейдом в его владениях. Обещана верховая прогулка.

— Снова? Почему ты мне не сказал? — быстро спросила Идэль.

— А в чем дело? Ты ведь не извещаешь меня о каждой беседе с родственниками. Пока ничего такого, о чем стоило бы рассказывать, в моих разговорах с гэальцами не звучало. В данный момент они лишь присматриваются ко мне, и нелепо думать, что будет сказано что-то серьезное.

— А ты уже способен оценить, что в этих разговорах серьезно, а что нет? — пробурчала Идэль.

— Ну знаешь ли… По-твоему, я, что, совсем тупой?

— Я этого не говорила.

— Но из твоих слов получается так.

— Тебе виднее, как получается… — огрызнулась Идэль.

— Одно удовольствие смотреть, как вы воркуете, — рассмеялся Фольгорм, за что получил мрачный взгляд со стороны принцессы уже в свой адрес.

— Вообще был один момент в нашей с Тахимейдом беседе, вызвавший у меня недоумение, — Дэвид прожевал кусочек сужо и продолжил: — Хотя мы беседовали первый раз в жизни, Тахимейд зачем-то решил рассказать про любовницу своего отца. Мол, какие у них были хорошие отношения… «У них» — это у Тахимейда с Лидией. Я не понял, зачем он об этом заговорил, а спросить постеснялся. Это что, в обычаях Гэал? Это, вообще, нормально — по меркам вашего мира — когда высокорожденный имеет любовницу, а его сын рассказывает о ней постороннему человеку так, как если бы речь шла о члене семьи?…

— Норма понятие растяжимое, — Фольгорм пожал плечами. — И для каждого слоя общества нормы свои. Простолюдину и уж тем более дворянину в такой ситуации общественная мораль приписывает испытывать негативные эмоции к любовнику или любовнице, которые как бы вторгаются в семью и нарушают ее порядок. Но высокорожденные — вне общественной морали, я уже упоминал о нашем полубожественном статусе в глазах обычных кильбренийцев. В большинстве случаев семьи создаются вследствие политических расчетов. Конечно, есть и чувства, но они не на первом месте. Кто-то ревнует супруга или супругу к связям на стороне, кто-то к ним безразличен. Открытая демонстрация и того, и другого равно допустимы. Это дворянину общество предписывает вызвать на дуэль того, кто оскорбил святость супружеского ложа… А если появляется любовница у мужа, жена обращается к своим родственникам за защитой, и в идеале ее отец или брат должны либо серьезно наказать мужа, либо даже убить его на дуэли. Но мы свободны от всех этих условностей. Мы сами определяем тот порядок вещей, в котором живем, и сами для себя являемся источником моральных норм.

— Пусть так, — согласился Дэвид. — Пусть даже у них были нормальные отношения — мне-то, собственно, какое до этого дело? Мне непонятно, зачем Тахимейд рассказал об этом мне. Как будто это какая-то архиважная вещь, которую я должен узнать прямо на пороге, еще толком даже не войдя в клан…