Дарующие Смерть, Коварство и Любовь

Мне захотелось прогуляться — охладить нервное возбуждение, выпустить мысли на свободу. Поэтому, накинув плащ и обувшись, я вышел из дворца, прошелся по саду и поднялся на крепостную стену. Убывающая луна тускло освещала ночной мрак, ледяной ветер раздувал пряди моих волос. Я почувствовал холодящие следы слез на щеках. Обходя замковые стены, слегка кивал стражникам, встречавшим меня тихими приветствиями. После каждого поворота окидывал взглядом сумеречные окрестности — луга и дальние холмы на юге и востоке, спящие дома Имолы на севере и западе.

Завтра утром я начну наносить эту местность на карту. Меня очень привлекала такая работа. Будучи в Чезене прошедшим летом, я придумал новый способ с использованием моего особого смотрового стекла. Безусловно, если применить его к целому городу, то можно создать нечто совершенно уникальное, не виданную доселе схему. Новую, самую современную карту — вид сверху, начерченный в определенном масштабе. Не связанную с выбором точки наблюдения общую проекцию. Вид скромного города Имолы с высоты птичьего полета, каким его прежде видел только Бог.

Обдумывая новые идеи, я вдруг услышал шуршание бумаги в кармане плаща — эскиз донны Стефании! Вытащив его, я с досадой обнаружил, что бумага смялась. Проклятая небрежность… Я разгладил лист на плоском камне стены и в лунном свете оценил созданный мной образ. Пока нечеткий, почти призрачный. И, однако, сейчас на меня взирало именно ее лицо. Очень похожее. Продолжая изучать эскиз, я осознал, что неверно отражена ее улыбка. Закрыв глаза, попытался вспомнить очертания ее губ, когда взглянул на нее после моего приступа слез, после ее объятий, когда она…

Спокойный сердечный взгляд, мне так не хватает вас, мама, и я…

Но вдруг меня охватило странное смятение. Какое отношение эта Стефания имела к моей покойной матушке? Почему мне вспомнилась умершая Катарина, почему ее черты — такие туманные и размытые, что я не могу даже верить в их подлинность, — продолжали смешиваться с реальным образом этой молодой дамы?

Обещаю, что верну вас к жизни, но…

Вздохнув, я отправился обратно во дворец. Эти мысли бесплодны, они падали в мою темную память как в омут. Поэтому, отбросив их, я начал думать исключительно о завтрашнем утре. О четких и ясных линиях новой карты. О точности измерений.

21 октября 1502 года НИККОЛО

Развернув письмо, я вновь перечитал его: «…на закате на южной крепостной стене замка». Что ж, вот я и на месте. Справа от меня над горизонтом горело пожаром заходящее солнце. Но где же вы, Стефания?

Последние три дня тянулись для меня целую вечность. Казалось, они не закончатся никогда. За это время не произошло ни одного сколько-нибудь значительного события, позволившего мне отвлечься, — не считая, конечно, поражения Микелотто в сражении при Кальмаццо и упорных, но неподтвержденных слухов о том, что Паоло Орсини вступил в тайный сговор с Борджиа. Тянулось лишь какое-то жуткое вечное ожидание. Видимо, герцог оказался прав относительно его противников — они слишком боялись его атаковать.

И все-таки, как бы ни терзала мою душу задержка, она, по крайней мере, позволила мне успеть получить из Флоренции сделанный мной — за пять дукатов — заказ на доставку доброго вина и бархатной накидки, в каковую я сейчас и принарядился. Я не вполне уверен, в каком стиле она отделана, к тому же она мне слегка великовата, поскольку портной скроил ее по размеру Бьяджо, но в целом она меня устроила: более изящная, чем привезенный мной сюда плащ, да и лучше согревает, ведь вечерами заметно похолодало.

Солнце уже совсем закатилось. Бродя взад-вперед по стене, я согревался, растирая руки. Мне уже захотелось бросить ожидание и пойти домой, когда я увидел, что она идет мне навстречу. Стефания… В ней что-то изменилось: ее шею охватывал красный шелковый шарф, и волосы выглядели короче (или причесанными по-новому), но в тот момент я думал совсем не об этом. И вдруг я осознал главную перемену. Не было маски. Она не выглядела сейчас такой веселой или чувственной, как на балу, но, как ни странно, ее лишенное маски лицо показалось мне даже более загадочным. У меня защемило сердце; во рту пересохло. Мы обнялись, и я завладел ее затянутыми в перчатки руками. Я заготовил пару шуток по поводу ее прихода, но почему-то выражение ее лица подсказало мне их неуместность, поэтому я просто спросил, все ли у нее в порядке.

— Все прекрасно, — ответила она. — А у вас, Никколо?

— Три дня, прошедшие после получения вашего послания, казалось, тянулись три года. Но в остальном… да, все прекрасно.

Я улыбнулся, и на ее губах, точно в зеркале, отразилось мимолетно подобие моей улыбки.

— Гм-м… донна Стефания, не поискать ли нам более теплое местечко?

— Конечно. У вас есть комната?

— Безусловно.

— Отдельная?

— Да.

— Отлично. Давайте пойдем к вам.