Дарующие Смерть, Коварство и Любовь

Никколо тоже, казалось, пребывал в счастливой беззаботности. Он едва даже замечал меня, не потому что избегал моего взгляда, но потому что его настолько увлекло общение с Леонардо, что мое присутствие для него стало призрачным, а скорее — второстепенным. Только когда разговор коснулся герцога, он вспомнил обо мне и, бросив прищуренный взгляд в мою сторону, начал взвешивать каждое слово, сознавая, что все они будут доложены Чезаре. Мне хотелось сказать ему, что он может говорить свободно, что герцога теперь интересуют не его мысли или слова, а только его действия; но я понимала, что Никколо все равно не поверил бы моим словам. Поэтому я хранила молчание до окончания нашего ужина. Потом мы обнялись с ними на прощание, и я, стоя в дверях, смотрела, как они уходили вместе по коридору, продолжая увлеченную беседу. Теперь они могли свободно говорить все, что на самом деле хотели сказать.

НИККОЛО

По пути к апартаментам Леонардо он прошептал мне:

— Есть кое-что, о чем я хотел предупредить вас. Когда я встретился в Ареццо с Вителлодзо Вителли, он показал мне один список…

— И в нем было мое имя.

— Верно. Вы уже знаете?

— Герцог сообщил мне. До недавнего времени меня это очень тревожило. А теперь, когда Вителлодзо стал врагом его светлости, я вдруг почувствовал себя в большей безопасности. До тех пор, полагаю, пока герцог не станет также моим врагом.

— М-да… странный человек этот Вителлодзо. Я познакомился с ним прошлым летом, и он поразил меня, показавшись весьма неуравновешенным, немного… не в себе.

— Ничего, герцог приведет его в чувство, — сказал я, — пробьет остатки его душевного равновесия, уподобившись тарану.

Я рассмеялся, довольный найденной метафорой. И вдруг уловил за спиной звук тихих шагов. Замерев, я обернулся и пристально глянул в сумрачную даль. За нами тянулся длинный коридор, освещенный единственным закрепленным на стене факелом, поэтому оба конца — перед нами и за нами — скрывались в густом сумраке.

— Что случилось? — спросил Леонардо.

— Возможно, ничего, — сказал я, пожав плечами, и последовал за ним в его апартаменты.

Двое его помощников сидели в большой общей гостиной, играя за столом в карты. Они взглянули на нас, когда мы вошли, но ничего не сказали, и Леонардо пригласил меня в свой кабинет. Пока я осматривался там, он зажег свечи. Комната оказалась удивительно маленькой, не больше, чем снятая мной конура. Обстановку оживляли висящие на стене пара картин, аккуратная стопка бумаг на письменном столе, жаровня, наполненная ярко пылающими оранжевыми углями, и выходящее в сад небольшое окно. Но напротив него в стене высилась самая привлекательная часть обстановки — шкаф, заполненный множеством книг.

— Да тут у вас целая библиотека, — восхитился я.

— Долгие годы я занимался собирательством книг, — кивнув, признался Леонардо. — Пожалуйста, не стесняйтесь, можете полистать их.

Вооружившись одним из подсвечников, я рассмотрел названия. Как обнаружилось, некоторые я уже читал — Ливия, Лукреция, Плиния Старшего, — но гораздо больше мне еще хотелось бы почитать. В том числе «Сравнительные жизнеописания» Плутарха, которые я изучал раньше, конечно, но со времени приезда в Имолу частенько мечтал вновь поразмыслить над ними. Я быстро перелистнул несколько страниц этого тома из библиотеки Леонардо, и вдруг одна фраза бросилась мне в глаза: «Многочисленные успехи совсем не вдохновляли его на тихое наслаждение плодами трудов, а лишь служили для возбуждения в нем новой веры в будущее…».[34] Так, кого же мне напоминало такое поведение?

— Может, вы хотите одолжить Плутарха? — спросил Леонардо.

— О да, очень, — ответил я. — Я уже заказал его друзьям во Флоренции, но, очевидно, во всем городе им не удалось найти ни одного экземпляра.

— Пожалуйста, возьмите его. Вернете, когда прочитаете. Похоже, Никколо, вам не терпится углубиться в истории их жизни.

— М-да… мне видятся определенные аналогии между методами герцога и древних властителей, среди коих, в числе прочих, разумеется, и Александр, и Юлий Цезарь. Меня не покидает ощущение, что все события и противостояния нашего времени уже происходили когда-то, и если бы мы только осознали уроки прошлого, то смогли бы лучше понять настоящее… осветить себе путь в туманное будущее. Полагаю, мои слова кажутся вам сумасбродными?

— Ничуть.

Леонардо вдруг взглянул на меня так пристально, словно только что заметил нечто новое на моей физиономии (или в глазах). Слегка смущенный напряженностью его взгляда, я подошел к столу и глянул на разбросанные по нему бумаги, заполненные эскизами и странными письменами. Присмотревшись, вдруг потрясенно осознал, что не могу понять ни единого слова. Я прищурил глаза, склонился над записями и спросил:

— Как интересно! Видимо, это какая-то шифровка?

— Простейший из шифров. — Леонардо вооружился зеркальцем и приложил его к краю листа. — Взгляните на отражение.

Я выполнил его совет и увидел разборчивый текст, написанный на чистом итальянском языке.

— К чему?..

— Зеркальное письмо, Никколо.

— Но какой в нем смысл? Зачем?