Дарующие Смерть, Коварство и Любовь

И они будут возбужденно искать те прекраснейшие явления…

Она выскользнула из платья и увлекла меня за полог ее ложа. Там, в темной духоте, я почувствовал себя котом в мешке. Она встала на колени и, словно оседлав мои бедра, начала склоняться вперед, ее груди прижались к моей груди, а язык оказался у меня во рту…

Дабы овладеть ими и извлечь их самые низменные стороны.

Я закрыл глаза, перед глазами возник образ Салаи — юного Салаи. И она припала ко мне всем телом. Я даже не представлял, насколько глубока ее страсть и нежность. Пока все шло хорошо — перед моим взором вспыхивали теплые экстатические оттенки, подобные солнечному свету, пронизывающему витражные окна собора. А потом сгустился мрак, и я, ощутив дыхание, жар и тяжесть ее тела, пролепетал какие-то извинения, а она сказала:

— Нет… не извиняйтесь, не извиняйтесь, мой Леонардо, я люблю вас, неужели вы не поняли? О, как я люблю вас, Леонардо…

Она страстно взирала на меня, ее глаза поблескивали в темноте, ее взгляд жаждал сорвать с меня маску, проникнуть в мою душу, постичь ее, овладеть мной — дабы овладеть… — и мне вдруг вспомнилась пустая птичья клетка в моей комнате, ее дверца открыта. Где сейчас та отпущенная на свободу птица?

Доротея еще долго не засыпала, но когда ее сморил сон, я увидел, как пепельные лучи рассвета проникли в щель между занавесями полога. Высвободившись из ее объятий, я тихо соскользнул с кровати и подошел к окну. Внизу на рыночной площади собралась небольшая толпа. Стоявшие кругом люди с явным интересом разглядывали что-то, скрытое от моих глаз.

Я быстро оделся, вышел из комнаты и спустился по дворцовым лестницам. Шагая по рыночной площади, я услышал тихие голоса горожан — на площади, как обычно, собрались лавочники, но никто пока не спешил выкладывать свои товары. На земле белело яйцо, скорлупа его разбилась, и желток растекся. До меня донесся смех, и чей-то голос произнес:

— Рождественский подарочек от герцога.

Подойдя к собравшемуся кружку, я вежливо извинился, попытавшись пробраться к центру. Плечи раздвинулись. Лица повернулись ко мне. Оказавшись в первом ряду, я увидел то, на что смотрели они. Посреди площади на испачканной кровью мостовой лежало тело мужчины, одетого в алый плащ: его руки — в перчатках, но голова отсутствовала. Шея покоилась на плахе, а рядом лежал топор с окровавленным лезвием. Справа от него между камнями мостовой вбили длинную пику и на нее насадили голову казненного мужчины. Я заставил себя взглянуть на нее. Бородатое, обремененное двойным подбородком лицо Рамиро да Лорки уставилось на меня широко открытыми глазами. Вид у него был разъяренный.

32

Чезена, 26 декабря 1502 года ЧЕЗАРЕ

Оливеротто да Фермо топтался у окна. Он стоял в напряженной позе, не прикоснувшись к вину. При моем появлении он резко обернулся. Испугался, бестия?

Он поцеловал мои ноги, поклонился и шаркнул ножкой. Я впервые видел его после начала мятежа.

Я оценивающе взглянул на него — рыжая шевелюра, остренькие, как у грызуна, зубы. В его глазах — страх и отвращение. Я знал его ребенком. Он ненавидел меня тогда, ненавидит и сейчас. Но скрывает это, поскольку чертовски напуган.

Оливеротто, должно быть, вытянул короткую соломинку. Сюда, в логово льва, его послали Вителлодзо и Паоло. Желая узнать, не сожру ли я их посланника. Выяснить, стоит ли верить моему прощению.

Я с улыбкой раскрыл ему объятия. Встал рядом с ним у окна, и мы оба выглянули на площадь. Там, внизу, алел труп Рамиро. Подсохшая кровь поблескивала на зимнем солнце.

Это дополнительная причина для его страхов. Оливеротто вступил в сговор с Рамиро. Он боялся, что я узнал об их тайных планах, и теперь его черед потерять голову.

— Вы слышали, что он сделал? — небрежно спросил я.

— Нет, мой господин.

— Он оскорбил мою сестру.

— И это всё? — со вздохом уточняет он.

— Что вы имеете в виду, спрашивая «и это всё»? Имеет ли право жить тот, кто оскорбил мою сестру?

— Простите, мой господин. Я не имел в виду ничего плохого. Мне…

— Успокойтесь, Оливеротто, — ободряюще произнес я, хлопнув его по спине. — Я знаю, что вы никогда не выказывали неуважения донне Лукреции. Ладно… расскажите-ка мне, как идут дела в Урбино?

Он доложил обстановку — как и положено хорошему командиру. Потом вручил мне послание от Вителлодзо и Орсини. В нем было написано следующее: «Если вы намерены воевать с Тосканой, то дайте нам знать, мы готовы присоединиться к вам. Если же у вас иные планы, то мы готовы — от вашего имени — осадить Сенигаллию…»

— Я не намерен воевать с Тосканой, — ответил я. — К Флоренции я настроен миролюбиво. Но Сенигаллия… м-да. Я буду весьма доволен, если вы захватите этот город.

Сенигаллия настроена ко мне враждебно. Там заправляет семейство Делла Ровере. В любом случае я сам намеревался завладеть этой твердыней, но так даже лучше. Просто отлично.