Человек не дышал, за него дышала аппаратура, минуя носоглотку. Место надреза долго определяли, в конечном счёте сделали его в верхней части гортани, хотя мнения медиков на этот счёт разделились. По крайней мере то, что было сделано, оправдывало себя. Этот медицински-хирургический способ был наиболее эффективен. Вживлённую аппаратуру пришлось долго подгонять под совместимость, зато не было ни пролежней, ни каких иных неприятностей с опутыванием проводами. Только после этого возникли серьёзные проблемы с речью. Всё же речь — не только движение языком и напряжение связок, но и определённая циркуляция воздуха в связках. Тем более что и напряжение связок тоже давалось первое время не просто с трудом — оно было технически опасно для способности дышать. Нет, Вейдер не онемел, но он долго учился говорить не просто новым голосом — иным способом. Связки, помимо того, что теперь при использовании их надо было вечно учитывать вживлённые дыхательные протезы, тоже ведь были повреждены, обожжены как при смертельной простуде. И дело было потом уже не в этом. Из-за необходимости заставить жить организм, который жить не мог, пришлось пойти на определённую его перестройку. Как здесь — дыхание машиной напрямую через надрез в горле. Кажется — ничего, а это заставило перестроить всю речевую и дыхательную систему. Извращались как могли.
Анакин долго учился быть лордом Вейдером.
Вейдер же с определённым, пусть хмурым, но удовлетворённым выражением на лице сел напротив.
— Когда-нибудь, — произнёс он, его и голос такого тембра, не искажённого маской, за его жизнь слышал только император, — эта маска меня добьёт. Безумно романтично, конечно — ходить во всём чёрном и не
— Всё романтично, когда со стороны, — кивнул император. — Потому в Империал-сити ты пройдёшь профилактику по всем правилам.
— Вы снова за своё.
— Угу. Сколько раз ты её проходил за последние четыре года?
— Ни разу.
— С чем тебя и поздравляю.
— Зато мой личный рекорд э-э… водных процедур — три с половиной часа, — внезапно хмыкнул Тёмный лорд. — При помощи дроидов, конечно.
— Спринтер, — определил император.
Два человека усмехнулись друг другу. Император машинальным жестом потёр одну из обвисших щёк.
— Вейдер, — сказал он, — мне это надоело.
— Да неужели? — спросил Тёмный лорд, продолжая играть в несерьёзность.
Он-то знал этот тон. Мог и не знать, всё равно сейчас слышал. Холодная, расчётливая злость. Непреклонная воля. Неотменяемое решение.
— Я был слаб на Звезде и нёс всякую чушь, — император взглянул на него в упор. — Полгода. Осталось полгода! Нет, Вейдер, не полгода. Мы с тобой будем жить — долго. Назло всем энфэшникам. Более того, я сделаю всё, чтобы ты стал меньшим инвалидом, чем ты есть, — злость перешла в ожесточённость. — Но это пока мечты, — карие глаза императора по холоду не уступали прозрачным голубым льдинкам. — Первый и насущный вопрос: вычислить и раздавить эту гадину.
— Гадину?
— Я так считаю.
— Раздавить?
Император вгляделся в своего ученика, чтобы подтвердить, что не ошибся. Вейдер иронизировал. Развалясь в кресле, его ученик позволил себя каплю чёрного юмора, и капля эта была размером с фонтан. Насмешливые серые глаза смотрели на дорого и любимого учителя.
— Мы с вами, мой уважаемый мастер — напомните, если я ошибаюсь — двадцать пять лет тому назад раздавили Храм джедаев.
Палпатин попытался изобразить суровость. Не получилось. Его собственные глаза смеялись.
— Непочтительный ты отрок.
— Право имею, — кивнул главнокомандующий имперских вооружённых сил, по совместительству — его ученик и ребёнок. — С моим, как вы видите, здоровьем, я вполне могу по праву инвалида двадцать лет сидеть в репульсионном кресле и доставать всех мемуарами в стиле: вот был я молод…
— Анакин.
— А?
— А ведь ты не шутишь.
— Да, — кивнул Вейдер. — Я думал достаточно много в последнее время. Знаете, учитель, кое в чём вы правы. Меня заставляет размышлять только экстремальная ситуация. В том случае — элементарный страх.
— Да? — индифферентно спросил император.
— Да, — взгляд Тёмного лорда был тяжёлым. — Я испугался, как не боялся за всю жизнь. Между прочим, за себя же испугался, — невесёлая усмешка. — Вы были скалой — и вдруг оказалось, что скалы нет. Я привык, что могу делать всё, что угодно — а вы перенесёте.
— Угу.
— Так вот, я испугался. Как десятилетний ребёнок, который обнаружил, что его родители смертны. Но поскольку мне всё-таки почти пятьдесят, страх заставил ещё и варить мой котелок, — он кивнул на шлем, лежащий на столике рядом с маской. — Думать. Делать выкладки. Переосмыслять. Мой ум устроен не так, как ваш. Не хуже, не лучше — не так. Именно поэтому… Представьте, я ведь размышлял почти о том же.
— О чём?
— Джедаи.
— А.
Тишина.
— Я бы выпил вина, — заявил Вейдер внезапно и поднялся. — Вам налить?
— Спаиваешь дедушку? — ухмыльнулся Палпатин. — Налей, налей. Немного.