Дарю тебе велосипед

Вздохнув и потоптавшись ещё немного перед дверью, Сашенька тихо входит в зал и садится на низкую скамейку у стены. Это общая скамейка, она принадлежит всей школе, а не Саше, и каждый ученик может сидеть на этой скамейке. Разве не так? И Сашенька сидит и отдыхает.

Красивая игра. Курбатов скачет у стола мягкими прыжками. Шарик будто прилипает к его ракетке, и вот он делает почти неуловимое движение — и шарик летит в самый угол стола. Саше ни за что не взять. Разве честно так бить? Это зловредный удар, и Сашенька на Сашином месте никогда не стал бы играть с таким человеком. Подавай удобно, чтобы можно было попасть по шарику ракеткой, тогда и будет справедливая игра.

— Семь — одиннадцать! — говорит Курбатов торжествующе. И через секунду бьёт каким-то хитрым образом, и шарик стукается о самый край, и опять не взять Саше. — Восемь — одиннадцать!

Саша Лагутина вся состоит из углов и вихров. Но Сашенька считает, что Саша — красавица. В ней радость, скорость, смелость. Вот такой он её видит. А может быть, нам нравится в других то, чего в нас самих мало? Очень, очень может быть…

Курбатов опять без труда забивает очко.

— Плоховато ты сегодня играешь, Лагутина. Придётся мне другого партнёра поискать.

Сашенька хмурится на своей скамейке. Никто не замечает его, а он болеет за Сашу. Саша, Саша Лагутина, ну победи! Докажи этому великому чемпиону, что ты в сто раз лучше его можешь играть. Сашенька всей душой верит, что победа Саши Лагутиной где-то рядом, что эта победа, вполне возможно, придёт. Вот она, победа — кружит над облупленным зелёным столом для настольного тенниса. Вера в успех — разве она не должна помочь Саше Лагутиной? Эх, если бы всё всегда получалось так, как желают нам те, кто в нас верит…

— Двадцать один — четырнадцать, — зловредно улыбается Курбатов. — Ты проиграла по всем швам, с чем тебя и поздравляю.

А Саша?

Она видит ослепительность его улыбки и совсем не замечает зловредности Курбатова Константина. Она улыбается и не расстраивается.

— Ладно, Костя, потренируюсь, постараюсь.

Курбатов идёт по залу: пружинистая уверенная походка. Ракетка, сделанная по специальному заказу в какой-то специальной олимпийской мастерской. И новенькие кроссовки на его ногах. Фирменные, так сказал сам Курбатов.

«Тоже ещё чемпион, олимпиец с погорелого стадиона, — говорит Сашенька Черенков. — Да она просто не постаралась. А в другой раз обыграет тебя, Курбатов, в одну минуту. Обдерёт как липку, всухую. Сашу Лагутину, что ли, не знаешь?»

Он говорит так. Но почему-то никто не слышит Сашенькиных слов. Наверное, потому, что он сказал их очень, очень тихо. Честно говоря, сказал про себя.

А Курбатов?

Он спокойно ушёл. Ему что был Сашенька, что не было никакого Сашеньки. Несуществующий человек, пустое место.

А Саша стоит у окна. О чём-то задумалась Саша Лагутина. О чём? И улыбается Саша Лагутина. Чему?

И тут врывается вожатая Галя.

— Саша Лагутина! Наконец-то я тебя нашла! Ты принесла?

Саша моргает, потом хватается за щеку, как будто у неё заболел зуб. И Галя понимает всё.

— Забыла! Неужели ты забыла?

Галя в изнеможении садится на скамейку рядом с Сашенькой Черенковым и говорит:

— Какой кошмар. Ну что же это? Я так на тебя надеялась, Лагутина. Сделать афишу на час всего работы. А теперь что будет? Завтра она должна висеть. Не бывает спектакля без афиши. Ты когда-нибудь видела спектакль без афиши? Я тебя спрашиваю, Саша Лагутина.

— Галя, ну, Галя, я всё понимаю. Я бы давно её нарисовала, эту несчастную афишу. Но я совсем не умею рисовать! Даже домик не могу. У меня по рисованию твёрдая тройка, и то из милости, Галь.

— Тебя никто не просил рисовать, — отвечает Галя сурово, — тебя просили организовать. Это разные вещи. Ты — председатель совета отряда, должна была поручить кому-нибудь. И ответственно отнестись. И тот чтобы ответственно отнёсся.

Вожатая любит слово «ответственно». Хорошее слово, в самом деле.

Ну что может ответить Саша Лагутина? Кругом она виновата. В четвёртом «А» рисует хорошо всего один человек Женька Воронин. Ну разве будет Женька выполнять поручение Саши Лагутиной? Да ни за что не станет он относиться ответственно к её поручению. А после дурацкой истории с дурацкой мыльницей Женька вообще с Сашей не разговаривает — даже не ссорится, не дразнит, даже ножку не подставляет, когда Саша Лагутина идёт мимо него по коридору. Вот как обиделся. Ну разве объяснишь это вожатой?

А Галя клокочет от возмущения и говорит то, что вожатые всегда говорят, когда ребята их подводят.

— Вожатая не нянька, чтобы за каждым бегать и напоминать. Другие классы декорации сделали. Даже Курбатов деревья рисовал. А уж на что занят всё время на тренировках человек. И всё равно рисовал. А седьмые классы костюмы сшили, а ваш какую-то несчастную афишу не может сделать по-человечески.

А Саша? Она бормочет, как всякий виноватый человек, что-то невразумительное:

— Я думала, у него есть совесть, а у него, оказалось, ну вот нисколько её нет, даже капли нету. — И Саша зачем-то показывает кончик ногтя. Как будто такая малая доза совести может кого бы то ни было устроить.