Дарители

– Ты доигрался, болтун, – прокряхтел Эдвард и попытался повалить его под стол.

Королева посмотрела на Эдварда и вдруг провела рукой по его коротко стриженным волосам.

– Солнышко, ты самый умный, – тихо сказала она. – Ты всегда такой был. Прости меня, ладно?

Она притянула его к себе, и Эдвард, выпустив Генри, уперся головой в ее плечо и затих.

– Поешь, мы тебе оставили, – предложил король, весело глядя на Генри поверх их голов, и подвинул к нему тарелку, накрытую кружевной салфеткой.

– Идем отсюда, – сказал Эдвард, как только Генри открыл рот и приготовился с наслаждением вцепиться в кусок холодного мяса. – Я сейчас при всех расклеюсь, а моя репутация и так сегодня пострадала.

Отстранившись от матери, он и правда выглядел так, будто сейчас начнет то ли смеяться, то ли плакать, то ли и то и другое одновременно. Генри понимающе кивнул, налил себе чаю и прихватил тарелку. Перси бодро отсалютовал ему чайной чашкой. То ли Эдвард успел к нему прикоснуться, то ли еда и интересные зрелища помогли, но он выглядел куда лучше.

«Пожалуйста, живи очень, очень долго», – подумал Генри, выходя из-за стола.

* * *

Знакомый голос Генри услышал еще издалека: Сван, расположившийся за ближайшим к двери столом, как раз дочитывал придворным стихотворение о прекрасной черноволосой девушке, погибшей во цвете лет. Придворные растроганно кивали, какая-то женщина прижимала к сердцу руку.

– Да, мой сынок – он такой, – хвастливо сказал Йенс, сидевший рядом. – А если желаете, он за скромную плату напишет вам личное стихотворение.

– Папа! – прошипел Сван, но тот не обращал внимания: желающие нашлись, и он уже начал торговаться.

Кажется, на праздник король позвал всех, про кого вспомнил, хотя придворные этого явно не одобряли.

– Посланники – это же вроде слуг, разве нет? – еле слышно прокряхтела какая-то седая женщина на ухо своей соседке.

– А бывшие посланники – это даже хуже, чем слуги, – поддакнула та.

– Дамы, он не посланник, – вмешалась третья. – Его величество сказал, что это придворный летописец, и мы обсуждаем это уже десятый раз за ужин. Попейте, что ли, какие-нибудь настойки, подлечите память!

Олдус и правда был без формы, просто в рубашке, – в таком виде он выглядел куда моложе, чем Генри его помнил. На одном колене у него сидел мальчик лет пяти и играл со столовыми приборами.

Жену Олдуса Генри представлял себе довольно злой. Она однажды ударила мужа веником за то, что он целыми днями пишет истории, и это единственное, что Генри о ней слышал. Но жена оказалась хорошенькой: светловолосая, с круглыми щеками, на которых от улыбки проступали ямочки. Да и Генри теперь вполне понимал, с чего она злилась: весь последний месяц Олдус и правда выглядел чокнутым от своего новообретенного дара. Но сейчас он сидел спокойный и довольный, и его жена тоже сияла: судя по выражению гордости на ее лице, она никогда еще не бывала на королевском приеме.

– А знаете, Генри, я вам с утра поверил, – с улыбкой сказал Олдус, поймав его взгляд. – Действительно поверил, что выдумал вас. Хорошо, что у меня потом в голове прояснилось. Расскажете о своих новых приключениях?

– Обязательно, – ответил Генри и, залпом допив свой чай, поставил пустую чашку на стол. – Кстати, я знаю, от чьего лица написать пролог.

– Прекрасно! Не терпится услышать, о чем будет новая история.

– О любви и смерти, – подумав, ответил Генри. – Завтра все расскажу, у вас челюсть отвиснет. – Сын Олдуса протянул к нему обе руки, и Генри их пожал. – Привет, малыш. Ну ладно, мне пора, увидимся позже.

Генри поймал взгляд Розы, сидящей за соседним столом. Она и ее подружки болтали о чем-то, чинно прижимая к лицам веера, но при виде Генри глаза Розы улыбнулись, а потом один из них подмигнул. Генри показал ей большой палец – он помнил, что это жест одобрения. Агата, сидевшая на полу около своей драгоценной люстры, посмотрела на Генри так, будто много чего могла бы ему сказать, имей она такую возможность.

– Однажды расколдуем, не переживай, – махнул рукой Генри. – А пока что твою красоту не портит даже молчаливость.

«Манеры для юных мастеров» предписывали говорить женщинам что-нибудь приятное при любой возможности, и, кажется, получилось – Агата довольно хмыкнула, и щеки у нее слегка покраснели.

* * *

Эдвард уже скрылся, но Генри точно знал, где его искать. Башня на крепостной стене тонула в полутьме. Он на ощупь, стараясь не оступиться, поднялся по щербатым ступенькам и забрался на парапет.

– Чем теперь собираешься заняться? – спросил Эдвард, щурясь на далекие огоньки домов.

– У меня есть на примете одно отличное занятие, – с набитым ртом ответил Генри. – Оно называется «Не делать ничего». Я никогда еще этим не занимался, даже не знаю, с чего начать.

– А я знаю! – заунывно крикнул кто-то из сада.

Генри чуть не подавился, но тут же узнал голос. Джетт стоял в темном саду, приложив обе руки ко рту, как рог громко-говорения.

– Ладно уж, залезай, – сказал Эдвард. – Красть тут нечего.