Дара

Он рассказывал довольно умело, прекрасно читая окружающих. Делал паузы, когда это было необходимо. Отбрасывал то, что порождало скуку, и растягивал моменты, вызывающие интерес. Старец не повторялся. Бывало, подолгу слагал рифмы, а после хитро улыбался и гладил седую бороду своей костлявой рукой, больше напоминавшей ветвь засохшего дерева. Конечно, не обходилось без колкостей. Однако на острые иглы вопросов своих слушателей он ловко насаживал наперстки поговорок или рубаи, сохраняя невредимым свой образ, а иногда просто отшучивался. Все зависело от обстоятельств. С ним было тяжело спорить. Каждый день старик, как на работу, спускался к остановке, садился на свой камень и терпеливо ждал собеседников, в то время как дома его ждала большая семья: трое женатых сыновей с супругами и многочисленные внуки. Таков был его образ жизни, и он им гордился. А уставшим после работы местным жителям его рассказы о беспечной молодости были бальзамом на душу, своеобразной культурной программой дня.

Со временем наш герой начал привыкать к подобным посиделкам, и они ему даже стали нравиться, несмотря на то, что поначалу, после долгого пребывания в Европе, подобный досуг его крайне раздражал. Ко всему привыкает человек, даже если этот человек – европеец до мозга костей, не чурающийся снобизма и возводящий терпимость на пьедестал культа, поклонение которому требует так много жизненных сил, что на саму терпимость времени не остается вовсе. Первые месяцы своей жизни в горах он сторонился беседующих на остановке людей, наивно считая себя выше них. Однажды ему пришлось долгую поездку в автобусе коротать в размышлениях над обидно проигранным спором с человеком, которого он имел наглость обидеть. Тот бедолага всего лишь хотел рассказать гостю известную в селении притчу о бродяге-сироте, некогда жившем в этих краях. Надо признать, что история эта не отличалась оригинальностью или глубиной, однако по законам жанра она имела на это право. И именно этого никак не хотел понимать и принимать наш герой. Обратив на это внимание публики, он столкнулся с непониманием, после чего гневно махнул рукой и отвернулся к окну. Словно ребенок, громко капризничавший и не нашедший у взрослых поддержки, он поспешил удалиться в свою комнату, чтобы спустя пару минут вновь вернуться, как ни в чем не бывало, так, будто, удалившись, он стер инцидент из памяти свидетелей и теперь намерен записать ее снова.

В истории той шла речь о мальчике-сироте, жившем в ауле, в доме одной богатой одинокой вдовы. Он помогал ей по хозяйству, а она заботилась о нем, как о своем родном сыне. Изюминкой легенды, как предположил «европеец», был тот факт, что никто в ауле не слышал, как мальчишка говорит, а вдова практически не выходила в свет, что вызывало определенное беспокойство у жителей кишлака. Односельчане, естественно, принялись рассказывать друг другу всякие глупости, приписывая бедному сироте связи с различными мифическими персонажами. Как умно, но не в том обществе, подметил наш герой, нехватка информации стала благодатной почвой для различных слухов, часто бредовых по содержанию. Они быстро разлетелись по всему кишлаку. Одни клялись всеми святынями вселенной, что видели его скачущим на большом черном волке в сторону пещеры, находящейся высоко над аулом, другие же утверждали, что лицезрели сироту общающимся с пари. Байка закончилась тем, что в одну из полных лун семью изгнали из селения, сожгли их дом и сад. Вдова и ее приемный сын, убегая в ночи прочь из аула, споткнулись о искусно спрятанное сумраком ночи препятствие и упали в обрыв. Женщина погибла сразу, а мальчик на последнем в своей жизни вздохе успел проклясть весь кишлак, которого не стало ровно через три дня и три ночи, а все, кто о нем хоть что-то слышал, тотчас лишились всяких воспоминаний.

В общем, тривиальная сказка, каких можно придумать миллион. Однако наш герой – европеец в недавнем прошлом – преподаватель, человек с образованием и самомнением. Он начал допытывать бедного рассказчика логикой своего научного мышления. В пылу страсти, принимая откровенно глупые вещи за фундаментальные первопричины проблем человечества, он наговорил много лишних слов. Казалось, ему просто не хватает в горах бесконечных рассуждений о системе образования, проблемах просвещения и воспитания, к которым он так привык, и которые стоило бы внести в список человеческих пороков наравне с чревоугодием. Увлекаясь разнообразием вкуса, человек перестает помнить о прямом предназначении еды. Подобно праведнику, размахивающему священной книгой на земле индейцев, он без разбора сотрясал налево и направо сознание всех присутствующих благими идеями, извращая их суть, оставляя лишь эффектную оболочку. В конечном счете, наш герой всю оставшуюся дорогу продолжал спор, но уже с самим собой. Он выискивал все новые и новые, уже никому ненужные аргументы. Он находил их и обсасывал со всех сторон, словно куриную косточку. Осознание глупости своего поведения пришло к нему лишь на следующий день. А с ним и стыд, о коем никому нельзя было знать.