Дар шаха

– Виктор Андреич, Соболева сегодня вечером улетает в Россию. Нельзя позволить ей вывезти газырь за границу. Но дело даже не в газыре. Думаю, это она стояла за похищением Самиры. Ее необходимо арестовать. Правда, у меня нет никаких конкретных улик, никаких доказательств, только все то, что мы с вами знаем. Я везу ее в аэропорт к шести часам. – Я старался не тараторить, но это удавалось с трудом. – С нами не будет Дениса, и раз она едет в аэропорт, значит, точно не будет вооружена. Зато газырь наверняка будет при ней. – О походе в полицию я умолчал – знал, что Виктору не понравится любая моя попытка действовать самостоятельно. – Виктор Андреич, это для ФБР, наверное, последняя возможность арестовать ее и вернуть газырь.

– Дай мне подумать.

– Я могу привезти ее на Национальное кладбище под предлогом, что давно хотел показать ей могилу отца. Прямо перед самым закрытием, между четырьмя и половиной пятого. В будний день в это время там никого нет.

Виктор колебался.

– Зачем именно на кладбище?

– Можно и у нее дома, но там Денис, а это значит, что будет перестрелка. И это позволит ей успеть избавиться от газыря. А на кладбище она окажется одна и без оружия. И потом, будет только справедливо вернуть мне газырь именно там.

Он все еще сомневался:

– Ты что, хочешь, чтобы ФБР арестовало ее на могиле Артема?

– Конечно, я не собираюсь вести ее прямо на могилу. Она там никогда не была. Могу привести ее куда вам будет удобно. Пусть ваши люди сами выберут удобное место.

– Хорошо. Давай сделаем так… – Он подумал. – Можешь привезти ее к 16.00 прямо под колоннаду колумбария?

– Конечно. Она пойдет за мной, куда я ее поведу.

Наконец-то я, а не Виктор диктовал повестку дня.

– Мы будем там.

Я долго ждал этого момента, но теперь он наступил. Оставалось позвонить Екатерине и договориться с ней в точности так, как я обещал Виктору. Я не сомневался, что она даже не подумает отказаться. И действительно, она тут же сказала:

– Саша, конечно, что за вопрос.

Ловушка была готова, и жертва охотно устремилась в нее.

По огромной зеленой поляне ровными рядами разбегались могильные памятники, похожие на поставленные на попа белые косточки домино. Как я и ожидал, после четырех на кладбище уже не было ни души. Людно здесь бывает только в День поминовения. Тогда в часовне служат молебны, играют оркестры, однополчане возлагают венки, на каждой могиле трепещут флаг, и все завалено цветами. А в будни огромное кладбище почти пустует. Заходят только те, кто хочет отметить дату гибели любимого человека. Но и они не остаются до самого закрытия.

Я галантно пропустил Екатерину вперед:

– Прошу вас, вон к тому зданию.

На ее гладких распущенных волосах играли солнечные блики. Она была в подвернутых джинсах, таких узких, что было видно, какие красивые и сильные у нее икры. И щиколотки у нее были тонкие, загорелые, с изящными косточками. Она шла спортивной походкой сильной и ловкой женщины. Кремовые туфли на низком каблуке уверенно ступали по гравию. На плече висела большая черная кожаная сумка. А вот фигуру, к сожалению, скрывали свободный льняной жакет и большой шелковый шарф. Меня кольнула совесть, но я тут же напомнил себе, что это был единственный способ арестовать убийцу.

Екатерина прошла несколько метров, потом неуверенно обернулась ко мне. В темных очках вспыхнули два солнца.

– Нам вон к тому зданию. Идите, Катя, прошу вас, мне приятно вами любоваться.

Походка многих девушек после такого признания одеревенела бы, но она только засмеялась милым, задушевным смехом, встряхнула каштановой гривой и пошла дальше, не оглядываясь, продолжая ступать легко и непринужденно. Это мне каждый следующий шаг давался все труднее.

Впереди белело здание колумбария, похожее на длинную испанскую асьенду. С фасада его обрамляла крытая колоннада. В такой яркий солнечный день, как сегодня, пространство под колоннадой снаружи казалось просто черными провалами. Я вспомнил нарисованную колоннаду на вилле Гетти. Здесь тоже был обман зрения. И не только зрения: с нашей стороны невозможно было заметить кого-то в этой густой тени, но я-то знал, что нас поджидала засада.

Я знал, что вот-вот появится вооруженный Виктор, и мое тело напряглось от ожидания. Когда я уговаривал его арестовать Екатерину, я не представлял, как тяжело окажется участвовать в этом, как пересохнет во рту и вспотеют руки в ожидании его появления. Я нервничал и невольно искал глазами людей в форме ФБР. Повторял себе, что делаю это ради Самиры. Вспомнил, как нашел ее тело, еще раз ощутил острое сожаление, горечь, вину. Но только сейчас, слишком поздно, я осознал, что, если погибнет Екатерина, это будет значить совсем другое. Одними угрызениями совести здесь не отделаешься. Да, я в полной мере испытаю все, о чем писали Гомер и Шекспир.

Тут же одернул себя. Никто не будет стрелять, Виктор всего-навсего собирается арестовать ее. А она, конечно, не станет убегать. Куда ей бежать, если сзади я, а снаружи ровные домино могил на пространстве, которое сплошь просматривается и простреливается?