Я подумал, что ее раздражает моя медлительность. Затем я осознал, что нахожусь в полном сознании. Пожалуй, в сознании большем, что когда-либо в своей жизни. Я мог мыслить рационально и в то же время, казалось, глубоко спал. В Глову пришла мысль, что Зулейка ввела меня в состояние глубокого гипноза. Не мгновение это меня обеспокоило, но затем перестало иметь значение. Я отдался чувству взвешенности, свободного парения.
Я более не мог слышать ничего из того, что она говорила. То ли она замолчала, то ли я выключил звук ее голоса. Мне не хотелось оставлять этот рай. Я никогда не испытывал такого мира и завершенности. Я лежал там, не желая подняться или чего-либо менять. Я не чувствовал ритма своего дыхания. Внезапно я проснулся.
Во время моего следующего сеанса с Зулейкой, она сказала мне, что я, совершенно самостоятельно, добился успеха в том, что сделал вмятину в своей светимости и что сделать вмятину означает притянуть определенную точку своей светящейся оболочки ближе к физическому телу и, таким образом, ближе к контролю. Она многократно заявляла, что с того момента, когда тело учится делать вмятину, становится легче входить в
Ла Горда сказала, что Нагуаль Хуан Матус годами боролся за то, чтобы создать углубление в ней, в трех сестричках, а также в Хенарос, чтобы с помощью этого дать нам постоянную способность фокусировать второе внимание. Он говорил ей, что обычно впадина создается
Я вспомнил, что однажды
По словам Ла Горды, она с Хосефиной в течение нескольких месяцев жили в доме Зулейки. Нагуаль Хуан Матус однажды передал их ей, после того, как сменил уровни их осознания. Он не говорил им, что они будут там делать и чего ожидать, а просто оставил их одних в гостиной ее дома и ушел. Они сидели там, пока не стемнело. Тогда к ним пришла Зулейка. Они никогда не видели ее, только слышали ее голос, как будто она говорила с ними из какой-то точки на стене.
Зулейка была очень требовательна с того момента, как приняла руководство. Она приказала им раздеться и залезть в толстые ватные пушистые мешки, похожие не пончо одеяния, лежащие на полу. Эти мешки покрывали их от кончиков пальцев на ногах до шеи. Затем она велела им сесть на циновку спиной к спине, в том же алькове, где обычно сидел и я. Она сказала им, что их задача — глядеть в темноту, пока та не начнет окрашиваться. После многих сеансов они действительно начали видеть в темноте цвета. С этого момента Зулейка заставляла их день ото дня сидеть бок о бок и смотреть в одну точку.
Ла Горда сказала, что Хосефина училась очень быстро. Однажды ночью она вошла в оранжево-красное пятно, физически исчезнув из пончо. Ла Горда думала, что или Хосефина дотянулась до пятна цвета, или оно дотянулось до нее. В результате Хосефина мгновенно исчезла. С этого момента Зулейка разделила их, и Ла Горда начала свое медленное обучение в одиночестве.
Рассказ Ла Горды напомнил мне, что Зулейка и меня заставляла влезать в пушистые одеяния. Команды, которые она применяла, чтобы заставить меня забраться внутрь, открыли мне разумность такого использования мешка. Она говорила, чтобы я почувствовал его пушистость своей кожей, особенно кожей икр. Она вновь и вновь повторяла, что человеческие существа имеют великолепный центр восприятия снаружи из икр, и если кожу этой области расслабить или смягчить ее, то объем нашего восприятия возрастет до такой степени, что это нельзя постичь разумом. Одеяние было мягким и теплым и вызывало необычайное ощущение приятного расслабления в ногах. Активность нервных окончаний в моих икрах существенно повысилась.