— Атланты — это
Паблито замолчал и взглянул на меня почти вызывающе, а затем расплылся в улыбке.
Я думал, он объяснит то, что сказал, но он молчал, как бы ожидая моих замечаний.
Я попросил его продолжать рассказывать. Он, казалось, был в нерешительности. Он пристально взглянул на меня и глубоко вздохнул. Он начал говорить снова, но голоса остальных заглушили его шумом протеста.
— Нагуаль все это нам уже объяснял, — нетерпеливо сказала Ла Горда. — Зачем заставлять его повторять это?
Я попытался объяснить им, что, на самом деле, не имею представления о том, что говорит Паблито. Я настаивал, чтобы он продолжал. Опять возникла волна голосов, говорящих одновременно. Судя по тому, как свирепо смотрели на меня сестрички, они сильно сердились, особенно Лидия.
— Нам не нравится говорить об этих женщинах, — сказала мне Ла Горда примирительно. — Одна мысль о женщинах пирамид делает нас очень нервными.
— Да что с вами творится? — спросил я. — Почему вы так себя ведете?
— Мы не знаем, — ответила Ла Горда. — Это просто чувство, которое мы все разделяем. Очень беспокоящее чувство. Мы чувствовали себя прекрасно до того момента, пока ты не начал задавать вопросы об этих женщинах.
Заявление Ла Горды послужило как бы сигналом тревоги. Все вскочили и угрожающе придвинулись ко мне, говоря в полный голос. Мне понадобилось много времени, чтобы их успокоить и усадить. Сестрички были очень взволнованы, и их состояние, казалось, передалось Ла Горде. Мужчины вели себя более сдержанно. Я повернулся к Нестору и прямо попросил его объяснить, почему женщины пришли в такое возбуждение. Может быть, я невольно сделал что-то такое, что вывело их из равновесия.
— Я, в самом деле, ничего не понимаю, — сказал он. — Да и никто здесь, я уверен, не понимает, что с ним творится, но все мы чувствуем себя очень нервными и расстроенными.
— Потому что мы заговорили о пирамидах?
— Видимо, да, — сказал он мрачно. — Я и сам не знал, что эти фигуры являются женщинами.
— Да, конечно же, ты знал, идиот, — бросила Лидия.
Нестор, казалось, был испуган ее взрывом, но тут же расслабился и посмотрел на меня с глупым видом.
— Может, и знал, — сдался он. — Мы проходим через очень странный период в нашей жизни. Никто больше ничего не знает наверняка. С тех пор, как ты вошел в нашу жизнь, мы больше не знаем самих себя.
Атмосфера накалилась. Я настаивал на том, что единственным способом разрядить ее может быть разговор об этих загадочных колоннах пирамид. Женщины горячо протестовали. Мужчины помалкивали. У меня было ощущение, что они сочувствуют женщинам, но втайне не прочь, как и я, обсудить этот вопрос.
— Говорил ли дон Хуан что-нибудь еще о пирамидах, Паблито? — спросил я, желая увести разговор от болезненной темы атлантов, но не слишком.
— Он сказал, что там, в Туле, есть одна особая пирамида, она является гидом, — охотно ответил Паблито.
По его тону похоже было, что ему действительно хочется поговорить об этом, а то, с каким вниманием нас слушали другие, говорило о том же.
— Нагуаль сказал, что эта пирамида — гид ко второму вниманию, — продолжал Паблито, — но ее разграбили, и все там было уничтожено. Он сказал мне, что некоторые пирамиды были гигантскими
Затем, вероятно, пришли воины другого рода, которым не понравилось то, что делали маги пирамиды со своим вторым вниманием, и они разрушили пирамиду и все, что было в ней.
Нагуаль считал, что новые воины, должно быть, как и он сам, были воинами третьего внимания — воинами, которых ужаснуло зло, заключенное в фиксации второго внимания. Маги пирамиды были слишком увлечены своей фиксацией, чтобы вовремя понять, что происходит. Когда до них дошло, было уже слишком поздно.
Все в комнате, и я в том числе, слушали Паблито, как загипнотизированные. То, что он говорил, перекликалось с тем, что я слышал раньше от дона Хуана.